— Ты же для меня всё! — воскликнула она. — Моя защита, моя опора, мой герой! Как я могу смотреть на тебя иначе?
— Гермиона, — выдохнул он, сжимая её в объятиях так крепко, как ещё никогда.
***
Следующие несколько дней, несмотря на примирение, были для Люциуса и Гермионы весьма хмурыми. Гарри, который незаконно отслеживал местоположение Рона на протяжении последних двух недель, должен был понести соответствующее уставу наказание — мгновенное отстранение от мракоборческой деятельности на полгода. Но, поскольку, Гарри к тому моменту стал уже одним из ведущих мракоборцев, а дело это оказалось весьма специфическим, Визенгамот назначил ему полноценное слушание, на котором, в защиту Гарри выступил Люциус.
Секретарь, который стенографировал процесс слушания, записал со слов Люциуса следующее: «…В ночь после бала, когда моя жена Гермиона Джин Малфой (в девичестве Грейнджер) ввиду домашних обстоятельств, перенеслась по каминной сети из большого зала нашего дома в неизвестном мне направлении, я, Люциус Малфой II, не имея возможности отследить её перемещения, обратился к её другу, мистеру Гарри Поттеру, который, как я полагал, является единственным человеком, способным помочь мне успешно установить местонахождение моей жены. Вскорости после этого, в связи с внезапно открывшимися у Гермионы способностями к легилименции, на фоне наложенного на неё в тот момент заклятия Силенцио и чувства страха, которое она испытывала, я смог понять, что на неё произведено нападение. После этого мистер Поттер признался мне, что в этом вероятно повинен их общий знакомый мистер Рональд Уизли, у которого в последние несколько лет наблюдались навязчивые идеи и признаки нездорового отношения к моей супруге, особенно усугубившиеся в последний месяц в связи с разрывом его отношений с Лавандой Уизли (в девичестве Браун), его женой.
Благодаря тому, что мистер Поттер заблаговременно проявил внимание к данной проблеме и, хотя и не имея на то разрешения, но как показало время, вполне оправданно, наложил на мистера Уизли специальное заклятие “Маяк”, с помощью которого смог отследить в ту ночь его местоположение, нам удалось прибыть на место преступления вовремя и спасти мою драгоценную жену за мгновение до страшного события. На следующий день, мистер Поттер сообщил мне, что по прибытии в больницу Святого Мунго, где ныне начал проходить принудительное лечение мистер Уизли, тот признался, что собирался подвергнуть мою жену модифицированному заклятию Обливиэйт, желая полностью стереть ей память, что, скорее всего, принесло бы ей серьёзные нарушения психического здоровья. Таким образом, наложив на мистера Уизли заклятие слежения, мистер Поттер поступил дальновидно, ещё раз подтвердив свой высокий уровень квалификации.
В связи с этим, я полагаю, что отстранение мистера Поттера от должности мракоборца на полгода, не просто не является необходимым, но и было бы в высшей степени необоснованным».
По итогу слушания Визенгамот не стал отстранять Гарри от мракоборческой деятельности, но назначил ему штраф в полторы тысячи галлеонов. Люциус настаивал на том, чтобы Гарри позволил ему самому оплатить этот штраф, в качестве выражения его безграничной благодарности за сохранение жизни и здоровья Гермионы, но Гарри отказался, сказав, что Люциус уже отблагодарил его выступлением в суде и полторы тысячи галлеонов — сущий пустяк в сравнении с сохранением целостности разума Гермионы.
***
После слушания Люциус и Гермиона отдыхали от пережитых событий в большом зале своего поместья. Люциус сидел в своём кресле, а Гермиона у него на коленях, положив голову ему на плечо. Был вечер. За окнами завывал продирающий до костей ноябрьский ветер, в стёкла бил дождь, а у них в комнате было тепло и светло. Мерно потрескивал в камине огонь. Они молчали. В какой-то момент Люциус взял в руку палочку и левитировал с небольшого стола в углу комнаты к их креслу хрустальный куб, на массивной подставке внутри которого красиво мерцала буква “М”.
— Вот уже неделю я думаю, что же с ним сделать, — сказал Люциус. — Уничтожить или оставить, как напоминание?
— Но ты же так хотел его получить! — Гермиона обратила на Люциуса удивлённый взгляд.
— В том то и дело, — кивнул он. — Я не должен был в тот вечер давить на тебя, требовать возвращаться в зал… Этот глупый приз, стал апофеозом моего тщеславия. Я бы хотел его уничтожить, в знак того, что я больше не позволю этому чувству одерживать надо мной верх. С другой стороны, быть может есть смысл оставить его, в качестве своеобразной памяти? В следующий раз, когда гордыня и высокомерие будут застилать мне глаза, я буду видеть его и вспоминать о низости этих чувств.
Гермиона провела пальцами по его щеке.