Серебряный поэт

Острого цвета солнце,
Пронзая толщу заспанного быта,
Пробилось-таки к глазам,
К лиловой дрёме…
Тщетно разыгрывая безмятежность,
Зная, что карта бита,
Любуюсь падающей тишиной, кроме

Волчьих пятен на распахивающейся двери – тлен итога —

Минора полна каменная Минерва —
Снится мне, на обложке Древнего мира, не буди, не трогай!
Но мира не будет… Мы с ним, мы – нервы:

Вытянутые, выпростанные, втоптанного стона струны!

Напитаны бунтующей кровью вены.
Вышедшие нам навстречу: полуночи, пустоши и страны
Воспитаны в аду чувств благословенных.

Загнанный в яму безумия,

Или стяжавший взлёт глубокий?
Столетий ствол, молнией разбитый, спилен.
Жизнь отдана искусству. Убогие глазеют лежебоки.
Охранной охрою осыпан храп спален.

Любящим цветом оттенена неминуемая потеря.

Последняя роза осенняя – блёкла.
Таинство слабой занавески в створе утра. Рассвет потерян.
Чирк солнца. Зарделись бездонные стёкла.

3.

В разгаре сумерек: сад, споры вдохновенья и отверстых
Небес – на вдохе отхлебнула – душа моя… Потёмки святы…
И смутная тревога улеглась. Дождь выпал из отверстий
В чернильном куполе. И гнёзда птичьи – из прутьев окон свиты…

Как зримо тонет взгляд! В пучину братских чувств я погружаю

Мотив сусального пейзажа заколосившейся пшеницы:
Вороны тянутся к созревшему под ветром урожаю,
Их пятна вороные, и данный день, который денно снится…

Десницей Неба – молнией – померкший небосклон расколот,

Удушливая тишина прохохотала – над жизнью всуе.
И стынет сердце, подступает, крадучись, к ладоням холод,
И кистью начинает смерть свою, смерч бешено рисуя…

4.

До обморока!
И пульс нитевидный…
Скорее, скорее,

Хватая губами остуженный вопль

Рассветной земли, вызнать вдруг достоверность слепую!
Избита душа, час от часу жив,
Поминутно старея,

Предчёрное пламя познав кипарисов,

Пишу – оголтелую оторопь лиц, ввысь ликую.

Патетикой дайте наполнить

миндальничанье с закатом!
Замшелая путь-дорожка, петляя меж междометий,
Выводит к опрятным мыслям о близком.
И тайное станет явным – в грязи,
В этом мире заклятом!
И жаркая жуть прозрений вдруг окаменеет, застрянет
Древнеегипетским обелиском.

И всё же, ненапрасна

Жизнь в искусстве, неостановима!
Сердец хрустальные осколки. Разграбленные настежь судьбы
И правда впроголодь святая;
И алчущие ярких глаз картины Винсента,
И строк моих непреднамеренная схима —

Сплав бережный,

Сплав раскалённый добела!
Ночь слышалась, ночь кончилась.
Мир за окном светает…

Et cetera

«Сочинение поэзии – тоже упражнение в умирании».

Иосиф Бродский

1.