…Лев Иванович Поливанов был готовый художественный шедевр; тип, к которому нельзя было ни прибавить и от которого нельзя было отвлечь типичные черточки, ибо суммою этих черточек был он весь: не человек, а какая-то двуногая, воплощенная идея: гениального педагога. Все прочее, что не вмещалось в „педагоге“, не было интересно в Поливанове; не были интересны его живые и трудолюбивые примечания к ученическому собранию сочинений Пушкина „для воспитанников“; не было интересно толстое сочинение о Жуковском под псевдонимом „Загарин“; даже живые, прекрасные его хрестоматии не были интересны по сравнению с Львом Ивановичем, оперирующим этими хрестоматиями; ничто сумма „трудов“ Л. И. Поливанова по сравнению с Л. И. Поливановым, оперирующим этими трудами для воспитанников именно „частной гимназии Поливанова“; но в его руках, при его исполнении эти труды превращались в фуги и мессы Баха; а его визг, рев, вскрик, интонация, жестикуляция (все способы „вжигать“ в воспитанников любовь к прекрасному) – выглядели „райскими песнями“ какой-то супер-Патти» (
ПОЛЯКОВ Владимир Лазаревич
«[Был] печальным, строгим, насмешливым, умным и удивительно привлекательным юношей…Он много молчал, а когда говорил, это было остро и метко…В Полякове дремала, кажется, настоящая злоба; какие-то искры подлинного, поэтического, неведомо на что направленного восторга вспыхивали на его красивом и нежном лице…Кроме того, все, что дремало в нем, было подернуто глубокой усталостью» (
«Это был студент – громадный, черный, костлявый и страшный. Говорил угрюмо…И в стихах этого Полякова было что-то страшное. И покончил он с собой… тоже как-то страшно: чуть ли не – застрелившись – выбросился из окошка» (
ПОЛЯКОВ Сергей Александрович
«С. А. Поляков был одним из владельцев Знаменской мануфактуры, а это означало миллионы. Прекрасно помню С. А. Небольшого роста, довольно тщедушного телосложения, с рыжеватой растрепанной бородкой. Одет неизменно в серый помятый костюм. Первое впечатление – какой-то чуть ли не монашеской скромности и нервной застенчивости. А между тем С. А. был на редкость образованным человеком с широким диапазоном знаний и интересов, настоящим знатоком живописи и безошибочно разбирался во всех стилях, эпохах и школах. Владел чуть ли не пятнадцатью иностранными языками, а норвежский изучил настолько, что очень порядочно переводил ставших в то время модными норвежских авторов.
Родившись в патриархальной купеческой семье в тихой замоскворецкой улице, С. А. впервые ощутил Божий мир в опрятных, небольших, сильно натопленных комнатах с низким потолком. Одна старушка, родственница С. А., так рассказывала моей сестре И. М. Брюсовой о его детстве: „А тараканов пришлось бросить морить. Сереженька никак не мог заснуть, если ему не приносили в кроватку коробочки с тараканами. Послушает-послушает, как они в коробочке-то шуршат, ну, плакать перестанет, улыбнется, да и уснет!“ Вслед за „тараканьей экзотикой“ – когда ребенок подрос – наступила гимназия, а там и Московский университет, в котором С. А. окончил математический факультет. Ни происхождение, ни образование – ничто, казалось, не предвещало той неожиданной эволюции, которая преобразила С. А. в подлинного эстета и незаурядного ценителя всех исхищрений символизма как в литературе, так и в живописи» (
«Его звали „декадентский батька“ – в те времена среди русской крупной буржуазии была мода на самые „крайне левые“ течения в искусстве. Старообразный даже в молодости, сутулый, с наружностью не то Сократа, не то Достоевского, он был математик по образованию, энциклопедист по знаниям.