Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

…Его звали „гений без точки приложения“ – он мог дельно и глубоко говорить по любому вопросу, начиная от богословия и до филологии и математики, высказывал всегда что-то самобытное, оригинальное, но все это терялось в разговорах, никогда не было никем зафиксировано. Жизнь вел бурную, „ловил миги“, что, как известно, было специальностью символистов. Думаю, что этим его „символизм“ и ограничивался – для „приятия“ веры символистов у него не хватало наивности и был избыток скепсиса и иронии. Что-то от тонкой иронии было у „декадентского батьки“ в отношениях с „призреваемыми“ и „издаваемыми“ им поэтами – властителями дум тогдашней передовой России. Думаю, что поэты это чувствовали. Во всяком случае, я замечал, что они больше видели в нем издателя, чем единомышленника и друга. А он их видел слишком насквозь. Но „ловить миги“ он умел не хуже их, тем более, что средства позволяли ему это с большой легкостью» (Л. Сабанеев. Мои встречи).

«Бальмонт в предисловии к сборнику „Будем как солнце“ называет друга своего Сергея Александровича Полякова „нежным как мимоза“. Деликатной нежностью дышит все существо издателя „Весов“. Русая борода, красноватый нос, сбивчивая с коротким смешком речь, какие-то пугливые движения, взгляд исподлобья и неожиданная детская улыбка. Первое впечатление: интеллигент из героев Достоевского; на Достоевского он и похож немного. Через минуту из Достоевского пробивается великорусский мужичок (Поляковы из крестьян Владимирской губернии); дайте ему полушубок, кушак, рукавицы – интеллигент утонет в лабазнике. Но этот лабазник прошел гимназию и естественный факультет, он переводит Гамсуна, знает языки, живал за границей, женат на иностранке» (Б. Садовской. «Весы». Воспоминания сотрудника. 1904–1905).

«Я спросил его как-то, сколько он знает языков. Поляков ощерился, пегие его усики поползли вверх; он улыбался как-то по-кошачьи.

– Хмы, хмы… не знаю, мой друг, не считал.

Он действительно не считал, сколько языков он знает. Но когда я взялся за карандаш, мы подсчитали свыше двадцати пяти языков, которые знал Поляков; к европейским языкам следовало добавить и китайские иероглифы, в которых он весьма свободно разбирался, полагая, что человеческим познаниям никогда не может быть положен предел; так, под самый конец своей жизни он неожиданно изучил якутский язык и перевел с него какую-то обширную поэму» (В. Лидин. Люди и встречи).

«Он был скромен; являлся конфузливо, в желтенькой трепаной паре, садясь в уголочек, боясь представительства; спину показывал с малой плешью, покрытой желтявым пушком; и поревывал: „Полноте вы“. Я не помнил ни тоста его, ни жеста его: сюртук на нем появлялся – раз в год.

Эрудит исключительный, зоркая умница, а написать что-нибудь – скорей зеркало съест! Впрочем, раз появился обзор кропотливый грамматик, весьма экзотических; подпись – Ещбоев: „Ещбоевым“ высунул нос свой в печать, чтобы, спрятавшись быстро, сидеть под страницей „Весов“, шебурша „загогулиной“ Феофилактова, и утверждать: она – тоньше Бердслея: ее очень тщательно гравировали: она – украшала „Весы“» (Андрей Белый. Начало века).

«Несомненно, в многомиллионной фирме Поляковых велась настоящая бухгалтерия и соблюдалась строжайшая отчетность, без которой нельзя себе представить процветающее коммерческое предприятие. Но, по-видимому, С. А. смотрел на „Скорпион“ как на свою заветную причуду, от которой не ждал никаких доходов. Вероятно, он решил раз и навсегда жертвовать на „Скорпион“ какую-то долю из зарабатываемых им денег, и, появляясь в редакции, он переставал быть дельцом, превращаясь в барина, которому совершенно чужд мир расчетов и бухгалтерии.

Гонорары сотрудникам, типографские счета, авансы, покупка бесчисленных художественных изданий – все это оплачивалось С. А. из туго набитого бумажника…

Но всему приходит конец. После большевистского переворота С. А. лишился своего состояния. Большевики выселили „Скорпион“ из здания „Метрополь“, реквизировали запасы бумаги и даже мебель.

…Кто-то стал советовать С. А. уехать за границу. Некоторое время С. А. не поднимал опущенных глаз, ничего не говорил. И только после нескольких грустных минут сказал:

– За границу? А что мне там делать… без денег? Будь у меня прежнее состояние – на худой конец устроился бы там. Завел бы русскую типографию, основал бы какую-нибудь отдушину вольному русскому духу наперекор здешней удушливой уравниловке… Но уезжать за границу нищим нет смысла… Для нищих самая подходящая страна – Россия… Нас тут будет огромное большинство. А пожилому человеку всегда выгоднее принадлежать к большинству. Оно и безопаснее» (Б. Погорелова. «Скорпион» и «Весы»).

ПОПОВА Любовь Сергеевна

24.4(6.5).1889 – 25.5.1924