Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Мистическим пророчеством можно считать иллюстрацию «Книги Дон Кихота преданы огню». Пройдёт совсем немного времени, и в Испании и в Германии запылают костры из неугодных фашистам книг и произведений нереалистического, а значит, «дегенеративного» искусства. Спустя десять лет, в 1940 году, Алексеев снова окажется в Испании проездом, чтобы затем в Лиссабоне сесть на корабль, направляющийся в Нью-Йорк. И тогда закрадётся тревога: какая судьба постигнет его гравюры, так и не изданные? «Эдмон, должно быть, спрятал их в своём матрасе», – грустно шутил Алексеев, вернувшись в Париж в 1947 году из США и узнав, что они существуют, как вспоминает его дочь. Пройдёт ещё восемь лет, и Филипп Супо 14 апреля 1948 года напишет ему в письме из Доминиканской Республики: «Жду новостей о Кихотах. Вы знаете, я говорил вам об этом, быть может, слишком настойчиво, сколько значения я придаю этому труду, хотя и сожалею о том, что для вас это небольшой шаг назад. Порой надо возвращаться назад. Это усилие, которое часто приносит плоды». Но Алексеев не вернулся к прерванной не по его желанию работе. Через восемьдесят лет изобразительная сюита к роману Сервантеса, так и оставшаяся незавершённой – гравюры выполнены только к первой книге романа, – напечатают в Париже к 110-й годовщине со дня рождения художника[92]. Когда сегодня обращаешься к этой работе Алексеева, можно говорить о трёх временах – эпохе, в которую была написана книга, – начале ХVII века, времени, когда художник работал над иллюстрациями, и дне сегодняшнем, когда она наконец пришла к читателю. Каждый из художников, упомянутых нами, искал, а нередко и находил собственную оригинальную «историческую рифму» к тексту о Дон Кихоте. И вспоминаются слова Сервантеса: «Каждый – сын своих дел». А мы вновь задаёмся вопросом: как существовать в обезумевшем мире? Подскажут ли что-то Сервантес и сюита Алексеева?

Глава шестнадцатая Впечатляющая зрелость ( 1930-е )

Клер

Вскоре произойдёт событие, изменившее навсегда жизнь всех членов семьи. К ним в сад войдёт молодая американка. За неё незадолго до этого Алексеева просил его книжный агент. Он спрашивал в письме, не согласится ли тот взять на попечение ученицу из Америки: она в восторге от его гравюр. «…И поскольку финансовое положение семьи сильно пошатнулось, пока отец был в больнице, родители согласились и решили сдать ей маленький домик в саду. Мама должна была её кормить, а папа обучать гравюре». Её звали Клер Паркер. Ей было 25 лет. Она ожидала встретить «величавого старца с белой бородой», вместо этого познакомилась с «симпатичным, высоким, тридцатилетним аристократом». Так, спустя годы, Клер описала Алексеева Сесиль Старр, ставшей другом и прокатчиком их анимафильмов. В очерке «Вспоминая Клер Паркер» Старр добавила к её рассказу: «С того дня линии жизненного пути Клер Паркер и Александра Алексеева неразрывно переплелись, это положило начало новой главе в истории анимации, не похожей на то, что мир видел ранее или после того».

На Светлану Клер произвела оглушительное впечатление. «Короткая стрижка с мужскими бачками подчёркивала тонкие черты её лица. Она стояла слегка косолапо, направив внутрь носки своих белых теннисных туфель – в то время мало кто из французских женщин носил такую обувь. Не дожидаясь, пока ей вынесут стул, она бросила рюкзак на траву и по-турецки уселась под нашим раскидистым платаном». Вскоре девушка непосредственностью, совместными играми, весёлым беззаботным смехом «полностью завоевала сердце» семилетней девочки. Светлана вспоминала: когда она, возбуждённая после очередной игры, подбежала к матери на кухне, где та занималась стряпнёй, и с порога заявила про новую ученицу отца: «Клер – прелесть!», мать в ответ только бросила на неё «странный взгляд».