Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Клер родилась в 1906 году, 31 августа, в Бруклине, недалеко от Бостона, штат Массачусетс, в состоятельной семье. Училась в привилегированной школе для девочек, считалась прекрасной ученицей, особенно успевала по естественным наукам, математике, литературе. «Если что-нибудь такое, в чём Клер не преуспела бы?» – написали выпускники 1924 года в классном альбоме. «Член школьного правительства, главный судья», капитан школьной команды по бейсболу, играя в хоккей, «фантастически забивала голы». Плавала лучше всех. По описаниям школьной подруги, была «девочкой с горячим сердцем, отважной и непосредственной». Но главным увлечением Клер оставалось искусство. Для дальнейшего образования она выбрала женский колледж «Брин Мор» в Филадельфии, в Пенсильвании, где обучали музыке, танцу, театральному и изобразительному искусствам, а через два года продолжила обучение в престижном Массачусетском технологическом институте. Окончив его, уехала навсегда, оставив родителей, в Европу. Училась в Вене, в Кунстгевербешуле, потом в Париже – у лучших тогда педагогов-художников. Побывала в Швейцарии и Ирландии. Осенью 1930-го отправилась в кругосветное путешествие и в июне следующего, 1931 года обосновалась в Париже. Вот тогда и увидела гравюры Алексеева к «Братьям Карамазовым».

«Клер располагала более значительными средствами, чем мы, и её студия была заново отделана и обставлена удобной старинной мебелью. Каждая из высоких стен была покрашена в свой цвет – одна была жёлтой, другая – кофейной, третья – фисташковой, а четвёртая стена была сплошь стеклянная. Мне это напоминало лоток, в котором разносили мороженое. Тёмная мастерская Этьена, находившаяся в саду, была завалена всяким восхитительным хламом: масками с Явы, коллекцией старинных тростей, образцами венгерской ручной вышивки, фотографиями актёров. Посреди всего этого стоял старый диван с горой подушек из югославских тканей с изображением птиц и цветов».

Их четвёрка получила не без основания прозвище «цирк». Члены «цирка» в то первое лето в Шатильон «постоянно играли в какие-то необычные игры, привлекавшие внимание соседей. Жаркими летними днями было видно, как в соседних окнах отодвигались занавески, когда под восторженные крики местной детворы члены "цирка" поднимались на нашу крышу в купальниках, а иногда и без них. Детские крики становились ещё громче, когда на глазах у зрителей все четверо, обливая друг друга водой из шланга, опускались на четвереньки, изображая лошадей, или придумывали ещё какие-то необыкновенные фокусы». Своего рода вызов всему обыденному и традиционному, свойственный интеллектуальной среде того времени.

В конце года Алексееву поступает предложение от издателя Максимилиана Вокса проиллюстрировать малознакомые публике сказки Андерсена под названием «Images de la lune» («Лунные картинки»). Максимилиан Вокс отличался разнообразной деятельностью: известный теоретик типографики, он создал классификацию типографских шрифтов, названную его именем. Алексей Бродович одно время работал в его дизайн-студии, где разрабатывал новые рекламные стили, возможно, это он и познакомил Алексеева с Воксом.

Им улыбалась луна. Х.К. Андересен «Лунные картинки»

Изобразительный цикл к «Лунным картинкам» создавался Алексеевым через сто лет после того, как в датских книжных лавках эти сказки Андерсена появились к Рождеству 1839 года под названием «Книга картин без картинок»[93]. В «Сказке моей жизни» Андерсен описал каморку на копенгагенском чердаке, где жил перед поступлением в университет и где «навещал» его месяц. Он передоверил опыт ночных бесед «бедному художнику». Именно ему месяц говорил при первом посещении: «Набрасывай эти картинки в тетрадь, и выйдет целая книжка с картинками!» Алексеев стал тем самым лирическим героем чудесных миниатюр андерсеновского цикла, которому луна доверила земные впечатления. Каждую ночь месяц рассказывает, что он видел, что его поразило. Его лучи проникают во все уголки мира, и рождаются образные картины жизни, насыщенные духовными переживаниями о непрочности всего земного: ни слава, ни красота, ни власть не живут вечно – всё тленно, всё преходяще. Романтизированный портрет Андерсена становится прелюдией ко всей лунной сюите. Это загадочная, ирреальная личность: лицо, волосы, руки слабо выступают из лунного тумана, материальны лишь детали чёрного фрака. Своеобразен, как всегда, выбор художником фрагментов для иллюстрации. Иногда это всего лишь небрежно брошенная героем или автором реплика, часть фразы – и рождается поэтичная картина природы. Как у Андерсена: «вся природа дышит поэзией». Подобно Андерсену, Алексеев по-особенному чуток к природной игре света и тени в лунном свете. В потолочном окне парижской студии на авеню де Шатильон он полюбит наблюдать за непостижимыми фигурами, медленно проникающими друг в друга «в виде тени от листвы, залитой лунным светом».