Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Алексеев узнаваем во всём: в тончайших плывущих бликах и пятнах, в наплывающих друг на друга туманных, будто трепещущих, формах. Узнаёшь здесь нервные женские руки и безупречно нарисованную «задумчивую» лошадь из «Братьев Карамазовых», и фривольную позу нагой женщины, распахнувшей пламенеющее страстью лоно, из «Живого Будды», корявое дерево и летящую вместе с зонтом фигуру из «Падения дома Ашеров», царапающие небо дымящие трубы угрюмого фабричного здания, знакомые по «Беседам Моноса и Уны», и безмятежный пароход из «Лунных картинок». Они в иных ракурсах, ином освещении, и художник здесь многим придаёт движение. Вот плывущий в воздухе голенький кудрявый малыш, в котором Светлана узнаёт себя, как это будет совсем скоро и в фильме «Ночь на Лысой горе». Мотив белых, словно затуманенных окон становится сквозным; знаками цивилизации ХХ века видятся крошечный паровоз с вагончиком на высокой горе и напоминающий карету автомобиль с шофёром в фуражке, а в салоне – тёмное пятно кавалера с обнажённой девицей на переднем плане. По-прежнему театральный опыт художника напоминает о себе: пейзажные композиции – и не только – кажутся декорациями к виртуальному спектаклю.

21 мая 1932 года в Париже открылся салон Международной выставки художников книги. Были выставлены и работы русских эмигрантов: Ивана (Жана) Лебедева, Александра Алексеева, Юрия Анненкова.

Клер уговорила «цирк» поехать летом в Австрию. Был июль. «Каждый день мы гуськом карабкались по извивающимся горным тропинкам наверх к ледникам. Оставив Этьена, маму, меня и Кус-Кус сидеть под деревом, отец, которого никак нельзя было назвать спортивным, прыгал в ледяную воду горного озера. Я видела, как его голова то появляется на синей поверхности воды, то вновь исчезает, когда он нырял в поисках Клер. Когда мы снова вернулись в Париж, члены нашего Цирка стали использовать меня в качестве посыльной. На обрывках бумаги они писали друг другу записочки, которые я тут же относила. Мне было любопытно, что в них написано, и, развернув их, я читала: «Не жди меня к ужину», или «Сходим сегодня вечером в ресторан», или «У меня болит зуб, не рассчитывай сегодня на меня». Прочитав записку, я писала на ней имя адресата и тут же доставляла, спрашивая, будет ли ответ». Однажды Светлана застала обнажённого отца под душем, обнимающим Клер. Увидев дочь, он нервно и грубо на неё закричал: «Убирайся ко всем чертям!» Перепуганная девочка ничего не сказала матери. «Я делала всё, что от меня зависело, чтобы сохранить непрочную связь, которая их объединяла. Каждый год я копила деньги, чтобы к годовщине их свадьбы купить букет роз и положить им на кровать. У меня было трудное и очаровательное детство».

Светлана

Она долго не знала своих родителей. Молодой отец, которому ещё не исполнилось и 23 лет, с трудом справлялся и с житейскими обстоятельствами, и с отцовскими обязанностями. Впоследствии он жёстко объяснит дочери брак с её матерью: «Я решил жениться на ней, когда она сообщила, что была на втором месяце. У меня не было выбора. Она хотела оставить ребёнка, узаконить твоё рождение и дать тебе моё имя, твоя мама знала, что я в то время не думал заводить семью, нам это было не по карману. Она хитростью женила меня на себе. Нельзя заставлять мужчину жениться на себе. Из этого не выходит ничего путного».

Вначале, как мы помним, Светлану Александра отвезла к кормилице, потом к русской подруге, потом за ней приглядывала добрая французская няня, девочка вернулась домой, когда ей было пять лет. Интенсивная работа Алексеева в книге стала приносить доход. Светлана боялась, что мать её вновь «бросит на руки чужим женщинам» и, страдая, долго держалась с ней на расстоянии. Отец воспитывал её строго и, как считала уже повзрослевшая Светлана, не очень умело. За детские провинности наказывал – мог поставить «по-русски» в угол, а то и по голой попе как-то ремешком досталось. Одним летом в Далмации девочке остригли в парикмахерской золотистые кудри и обрили. Когда Светлана заплаканная вбежала в кафе, где сидели, ожидая её, родители, отец погладил голову дочери и сказал: «Как бархатная! Ты выглядишь точно так же, как я в твоём возрасте». Светлана чувствовала: отец «должен всячески поддерживать внутреннюю связь с Россией. Он остро ощущал в себе русские корни».

Как-то в пасхальные каникулы Алексеев предложил ей пройтись по Парижу. У входа в их двор вовсю цвела сирень. «Засунь в неё поглубже нос – так пахнет в России, – сказал отец, и в его голосе была слышна печаль».

«История моих родителей – это горькая история изгнания. Когда я была маленькой, то читала драму их жизни на их лицах, слышала её в тоне их голосов». Её отдали лет семи в престижный лицей Виктора Дюрюи, но скоро перевели в бесплатную муниципальную школу, где дети дразнили её, коверкая русское имя, и родители утешали: «Они просто не знают, что по-русски твоё замечательное имя означает солнечный свет!»