Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Что их сближало? Тяга к эксперименту – в творчестве, в жизни? Мальро рассматривал эксперименты как «естественное продолжение тех эстетических поисков, которые из века в век становились импульсом движения искусства». А может быть, общая работа? В 1929 году Мальро был художественным директором издательства «Галлимар», с которым сотрудничал художник, а год спустя занял пост генерального секретаря престижной галереи «N.R.F». Любимые писатели? Алексеев любил Достоевского, иллюстрировал три его романа, Мальро называл книги писателя «пятым Евангелием» и мог страницами наизусть цитировать почти все ключевые эпизоды из «Братьев Карамазовых» и «Идиота». Алексеев в эссеистике часто вспоминал Гойю, высоко оценивал работы Шагала. Мальро, посвятивший испанскому художнику две книги[116], ещё в 1924 году в Париже познакомился с Шагалом на его персональной выставке, подружился с ним и спустя годы предложил расписать плафон оперного театра Гарнье[117]. Мальро не только много писал об искусстве и организовывал выставки, но и сам пытался рисовать. Сохранились его рисунки «Цыплёнок на вертеле», «Сражённый лис», «Удивление», «Чёртов критик искусства». Шутливый автограф-подпись он нередко делал в виде ушастого силуэта кошки, любимого животного, кстати, одного из излюбленных символов Алексеева.

Мальро, к тому времени участник гражданской войны в Испании и движения Сопротивления, всю жизнь любил путешествовать. Ещё в молодости в таинственной Камбодже он побывал в святилищах кхмеров. Посетил едва ли не все азиатские страны от Узбекистана до Сенегала и Японии. Его книги, близкие по жанру роману-хронике, связаны с историческими событиями в Камбодже, Китае, Испании, но не в родной Франции. Место действия в «Королевской дороге» – камбоджийские лесные чащи, в «Уделе человеческом» – революционный Китай. Мальро так прокомментировал свой роман в речи на вручении Гонкуровской премии в декабре 1933 года: «Я попытался выразить то единственное, что меня по-настоящему волнует, показать несколько образов человеческого величия. Я писал ради мёртвых, ради тех, кого мне довелось узнать среди китайских коммунистов, сокрушённых, загубленных, заживо брошенных в топку, уничтоженных. Пусть те, для кого политическая страсть стоит выше вкуса к величию, в чём бы оно ни проявлялось, сразу отложат эту книгу в сторону: она не для них». Проживший в Китае два года Мальро пережил и выстрадал его драматический сюжет, и действовали в нём реальные люди, с которыми автор сдружился во время своей китайской авантюрной эпопеи.

Созданные художником в послевоенные годы циклы к трём произведениям Мальро – «Удел человеческий», «Королевская дорога», «Искушение Запада» – опубликованы четверть века спустя, да и то не полностью, в первой и второй книгах четырёхтомного собрания сочинений писателя, выпущенного в 1970 году издательством «Галлимар» и отпечатанного обычным офсетным способом. А работы к «Уделу человеческому» изданы полностью только в 2013 году. Двадцать офортов к роману «Орешники Альтенбурга», сделанные в том же 1947 году, так и остались неопубликованными.

Долгое прощание в кафе «Куполь»

В течение многих лет Гриневская жила на Нотр-Дам-де-Шам в конце длинного, выложенного красной плиткой коридора в маленькой комнате на седьмом этаже под крышей – она снимала её у подруги дочери, занимаясь в основном рисованием. После ремонта стены перекрасили в идеально белый цвет, поставили удобную кровать, на прежнем месте – старый столик с синей эмалевой столешницей. Из окна видны чёрные, крытые сланцевой черепицей крыши, тёмные облака, золотой купол и стаи голубей, слетавшихся на подоконник в ожидании крошек. «Раз в неделю она виделась с Этьеном, они вместе обедали, не более того, – как она сама говорила. Этьен помогал ей материально, добавляя несколько франков к скромному содержанию, которое определил ей мой отец». Долгие годы она оставалась самим близким Алексееву художественным критиком. Когда он заканчивал новую работу, то обычно просил её посмотреть и оценить.

Местом их постоянных встреч стало кафе «Куполь». «Когда мама видит произведение искусства, она всегда может точно сказать, чего в нём не хватает или что надо изменить», – объяснял он дочери. Гриневская же, рассказывая Светлане про отца, обычно лишь сетовала, какой у него усталый вид, и объясняла, что за лекарство они покупали ему в аптеке. «С этих встреч, – вспоминала выросшая дочь, – мама возвращалась переполненная любовью к мужчине, которого потеряла, "проскользнул между пальцами". Говоря о нём, она всегда оживлялась, в её глазах появлялся девичий блеск. В такие минуты я испытывала и жалость, и злость, потому что знала: это оживление ненадолго. Очень ненадолго, и на следующий день после этих свиданий мне придётся её успокаивать. Несмотря на сложность отношений, отцу как истинному художнику мамино внимание продолжало доставлять удовольствие. Для них обоих было важно сохранить что-то из прежних отношений».