Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Церковь иезуитов – на фронтисписе: в ночном освещении – прекрасное архитектурное сооружение в стиле раннего итальянского барокко. В сцене убийственного погрома в итальянском дворце смешаются классицизм с сюрреализмом, тень убийцы на стене напомнит Персея с отрезанной головой медузы Горгоны. Даже в насквозь мистическом с сумасшедшинкой «Песочном человеке» есть сюжетные сцены. Натаниэль (кстати, везде напоминающий Гофмана), со скукой ожидающий за столом завтрака, и Клара, его несущая на подносике. Но как по-алексеевски прозрачна фигура Клары на освещающем её фоне призрачного пейзажа. И окрашивается романтикой многозначительная сцена женской верности и любви. Тот же взъерошенный худосочный Натаниэль в драных ботинках, сидя прозаически на стуле, наводит карманную подзорную трубу на окно, за которым проживает прекрасная Олимпия, искусственное создание рук человеческих, или дьявольских, о чём он не подозревает. Перед ним и перед нами приближённо увеличенный её обнажённый скульптурный торс в круге – отражении подзорной трубы. Безжизненная, холодно-классическая Олимпия. Акватинта у Алексеева творит чудеса, не всем мастерам доступные. И повторимся вновь: не найти ни одной работы, где бы ни ставил перед собой художник новых задач и ни прибегал бы к новым решениям и открытиям, хотя и обвинял себя в ремесленничестве. Невольно хочется спросить: сколько же вас, дорогой Александр Александрович?!

Вся книга прекрасна, как прекрасны были фолианты после рождения книгопечатания. Она торжественна и монументальна. На зелёной кожаной обложке алексеевское таинственное для непосвящённых, виртуозное золотом плетение линий, одно из «иллюзорных тел» тотализации, созданных им в поисках четвёртого измерения. Это десятый том «восхитительнейшего коллекционного издания» из серии «Современная гравюра», курируемой членом Гонкуровской академии Андре Билли, автором предисловия, давшим высочайшую оценку работам Алексеева: «Гофман открыл для нашего воображения новый мир, странный и пугающий. Гофман в значительной степени является наследником традиций романтизма и постромантизма. Первое же место в ряду этих наследников занимает великолепный Эдгар По. В мире Гофмана всё соединилось пугающим образом с его причудливой фантазией. Творчество Александра Алексеева самым безупречным образом согласовывалось с этим миром, при этом ему не пришлось отказываться ни от внутреннего ритма своего творчества, ни от его личного видения. Интерпретация сказок Гофмана, которую он нам предлагает, очаровывает своей изяществом и элегантностью. И кто останется равнодушным к фантастическому свету, наполняющему иллюстрации к трём сказкам Гофмана, которые входят в настоящее издание? Отныне для меня, для всех нас Гофман всегда будет писателем, которого иллюстрировал Алексеев»[132].

Тираж издания составил 475 нумерованных экземпляров с отдельной сюитой на бумаге Rivers, для 75 экземпляров – на бумаге «vieux Japon». В 2019-м Б.М. Фридман представил гравюры Алексеева в Екатеринбурге на выставке «Художники русского зарубежья в изданиях livre d’artiste».

Возвращение к Гоголю: фильм «Нос» как сон

Почти сорок лет назад его путь в книгу начался с нескольких торцовых гравюр к «Носу» Гоголя, полных остроумных выдумок. Так и неизданные, они были бережно сохранены в домашнем архиве, ставшем собственностью «Art Ex East». Теперь он берётся за оживление иллюстраций – создание чёрно-белого фильма на игольчатом экране. Это третий его экспериментальный анимафильм, не похожий ни на довоенную «Ночь на Лысой горе» с её бессюжетностью, туманными, расплывчатыми образами, ни на канадский жизнерадостный трёхминутный «Мимоходом». Здесь абсолютно новое решение, новые открытия формы. Алексеев, как обычно, предлагает собственное прочтение загадочной повести: главные события у него происходят во сне героя. Собственно, реплика про сон есть в заметках у самого Гоголя. А в фильме режиссёра А. Хржановского «Нос» 2019 года с политической остротой разыгран в трёх частях остроумно подмеченный перевёртыш нос – сон (Д. Шостакович и его музыка к опере «Нос» – в числе главных героев фильма).

Фильм Алексеева открывается экспозицией – местом действия, серо-мрачноватым петербургским зимним пейзажем, пронизанным сырым воздухом, перспективой городских домов с припорошёнными снегом крышами вдоль водной глади, ограниченной на переднем плане деревянным (не каменным) мостом. И ещё – лёгкая рябь, волнистые дрожащие линии покрывают изображение как предвестники чего-то неожиданного. Здесь чёткость, рельефность объёмных фигур, выстроенность перспектив, участие городских пейзажей и пустых холодных пространств, ритм движений, тоже создающий атмосферу абсурдного сна.