Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Его сын, Евгений, вспоминал: отец «в первый момент был шокирован непривычным характером рисунка, но по мере медленного рассматривания и вживания в этот мир увидел ритмически развёртывающиеся серии начальных слов текста и то же – в других местах, где изменения композиции рисунка соответствовали ходу повествования. Достигнута передача движения, близкая к замедленной киносъёмке. Алексеев сосредоточился на ключевых сценах повествования. Папа показывал нам особенно понравившиеся ему, отмечая, что постепенно при следующих просматриваниях книги его взволновали многофигурные сцены похорон, разгона демонстрации, очистки железнодорожных путей и другие, где следующие друг за другом картины передают постепенность и широкомасштабность действия. Художественность и технические способы раскрытия текста у Алексеева с неожиданной стороны вдруг напомнили ему близкие с детства иллюстрации к "Воскресению" Толстого его отца, художника Л.О. Пастернака».

В настоящее время в собрании М.И. Башмакова хранится экземпляр книги под № 10027, на его авантитуле сохранилась дарственная надпись на французском языке – автограф Клер и Александра Алексеева. Другой экземпляр, без автографа, под № 5637, он передал в дар авторам этого текста. В книге 872 страницы – 163 × 240 мм, в ней 202 иллюстрации – во всю страницу или на весь разворот без полей. Она переплетена в жёсткий картон, обтянутый пёстрым чёрно-белым материалом: то ли кора берёз, то ли снег на чёрной земле. Книга в футляре с изображением движущегося вереницей партизанского обоза.

Закончить мы хотели бы словами Бориса Леонидовича Пастернака, вложившего в уста героя собственное суждение: «два качества – энергию и оригинальность – Юра считал представителями реальности в искусствах, во всём остальном беспредметных, праздных и ненужных». И хотя цикл иллюстраций к «Доктору Живаго» некоторые почитатели Алексеева считают менее интересными, чем его предыдущие графические работы, в творческой энергии и мощном прочтении романа им отказать нельзя.

В декабре 1959 – январе 1960 года в городе Тур состоялась выставка иллюстраций Алексеева к «Доктору Живаго»: «фильма об исчезнувшем мире, об утраченной культуре, о пережитой трагедии» – как назвал сам мастер свою многодельную чёрно-белую сюиту к великому роману.

Глава двадцать четвёртая Счастье сотворчества ( 1960–1970 )

Немногие супружеские пары могут заниматься творчеством в течение десятилетий в таком небольшом пространстве, как студия, где работали Александр, или, как его ласково называли французские друзья, Алёша, и Клер. Но художник не мог себе и представить другого места. После возвращения во Францию его жизнь на долгие годы обрела размеренность и порядок, которых ему не хватало в Америке. Над мощённой булыжником аллеей и высокими деревьями внутри двора, казалось, не властно время, и те же фантастические тени на стеклянном потолке студии, и та же тишина. Клер помнила блюда, которые он любил, подавала по утрам свежесваренный кофе с рахат-лукумом.

«Клер Паркер была терпелива с отцом, чего никогда не было у моей матери. Она постоянно хвалила отца, принимала всё, что он делал, без малейшей критики. Моя же мать была совершенно иной, говорила "всё, что думает", тыкала пальцем в недостатки и умела одинаково хорошо, как причинить боль, так и подбодрить. Когда она хвалила, это действовало воодушевляюще. Мой отец знал все эти полутона. Он был большим спецом по нюансам. Он мог быть жесток "со своей женщиной" и имел довольно неистовый характер, часто впадая в ярость и редко прощая. Мы, все три женщины, жили в смешанном мире, многократно удалённом от реальности, принуждённые участвовать вместе с Алексеевым в его путешествиях в воображаемый мир», – писала Светлана.

Он постоянно боролся за существование, а супруга – не только соратник аниматора, но и хозяйка гостеприимного дома, секретарь, бухгалтер, садовница, шофёр. Со всем она успешно справлялась. И даже выучила русский язык, чтобы читать мужу по вечерам его любимых русских классиков – Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого. Журналист и киновед Сесиль Старр, часто бывавшая в их доме, тонко подметила: «Слово "гармония" лучше всего подходит к их отношениям». Они понимали друг друга с одного взгляда. «Алёша окликнул жену с просьбой, чтобы она что-то ему принесла: "Клер, Клер, ты не могла бы побаловать меня?" Тон его был умоляющим, но настойчивым. "Сей час, сей час", – ответила Клер с обычным энтузиазмом». Когда они поженились, Клер согласилась: у них не будет детей. Для неё такое решение было серьёзным самопожертвованием, и всё же она на него пошла. Их творческий союз приносил другие достойные плоды – фильмы и книги.