Серебро и золото

– "Как миленькая", я из седла вывалюсь, и шею сломаю! – почти с гневом возразила Тилли. – Я… Она… А мне… И что теперь?

Как часто бывало с Тильдой, стоило ей расстроиться, как слова покидали свою хозяйку. Но Елизавета понимала теперь не только Тилли красноречивую, но и Тильду горемычную, косноязычную, несчастную.

Я маленькая, – вопила душа Тильды, – а лошадь большая, и падать с нее высоко и больно. Но и не ехать нельзя, если все собрались вервольфов ловить. И что мне теперь делать?

– Фюрстина! – возмутилась Елизавета. – А как же традиции? А как же Галич-Мерь?

– И что с того? – сверкнули изумрудами зеленые глаза Тильды ван дер Шенк. – Я в этой Мери в жизни не была, не знаю даже, как она выглядит, и языка их не знаю! Я вообще, может быть, норнанка по крови или алеманка, а там славяне живут, вот!

– Твоя кровь не молчит! – твердо ответила Елизавета, повторив собственные слова Тильды. – А к слову, норн[7] ты знаешь?

– Знаю, – очки вернулись на место, и зеленое пламя, словно бы, погасло. – И на алеманском говорю и читаю.

– На каком диалекте? – живо заинтересовалась Елизавета, сразу же забывшая о чуть не вспыхнувшей из-за пустяка ссоре.

– На альгойском[8], а что?

– Здравствуй, сестра! – сказала, тогда, Елизавета и радостно улыбнулась навстречу удивленному взгляду поверх очков. – Как поживаешь? Что нового в наших местах?

– Звучит знакомо, – призналась Тильда, – но это не мой диалект, хотя я тебя и понимаю. Почти.

– Это форарльбергский[9]! Мы соседи! – Воскликнула Елизавета и тут же начала декламировать стишок, который услышала как-то в детстве от одного из слуг тети Жозефины. – Wasserle, so kli und klar, ma ment, as kunn nit si – und doch, es grift vertufle a,’s ischt Kriesewasser gsi!

– Вау! – обалдело ответила Тилли, тоже, вероятно, забывшая, о чем только что шел спор, и про страхи свои запамятовавшая. – Я тебя почти поняла. Там про вишневую водку, ведь так, и про то, как она в голову ударила. Я права?

– Ну, где-то так, – улыбнулась Елизавета, довольная так, словно, и в самом деле, встретила земляка.

– Барышни! – они и не заметили за разговором, что лошади оседланы, и вся компания дожидается их одних.

– Позволь, Лиза, я помогу тебе подняться в седло, – прозвучало несколько старомодно, но Людо умел превратить любую банальность во что-то такое, отчего перехватывало дыхание, и жар начинал подниматься откуда-то снизу куда-то вверх.

"Ох!" – воскликнула мысленно Лиза, но сильные руки уже подхватили ее вместе со всеми ее юбками, жакетами и меховыми шапками аля ногайский хан и вознесли, доставив прямиком в седло.

– Фрёкен Шенк! – Томас фон дер Тиц, никогда и никому не уступал в галантности, тем более, своему лучшему другу, и еще тем более, если речь шла о девочке Тилли. Елизавета отметила это краем сознания, целиком захваченного переживанием момента. Но все-таки заметила, увидела и поняла, что не у нее одной кружится голова. У фрёкен ван дер Шенк от звуков ее имени, произнесенных приятным "лирико-драмматическим" баритоном[10], на скулах выступил румянец. Но, может быть, все дело в морозе.

"Так и есть, – вздохнула мысленно Елизавета, устраиваясь в седле, – все дело в морозе, не так ли?"

Правую ногу на верхнюю луку седла, левое бедро вперед. Сместить вес вправо, на правое бедро… Сидеть в седле, словно дышать – все получалось у нее как бы само собой, и лошадка ее, Астарта, – расписанный под далматинца кнабсдруппер – приняла ее сразу же, без возражений и сомнений. Лошади ведь умны и чутки, и понимают своих наездников гораздо лучше, чем те лошадей.

"Умница! – похвалила Астарту Лиза. – Красавица и умница!"

Лошадь чуть повела головой, словно соглашаясь, и тихонько фыркнула, возвращая комплимент.

"А как там Тилли?!" – испугалась вдруг Елизавета, но с фрёкен Шенк все было в порядке, и даже лучше.

Оказавшись в седле, Тилли вспомнила, должно быть, сколько поколений ее предков женского пола скакали по горам и долам, сидя в таких же самых седлах. Спина выпрямлена, подбородок поднят вверх…

"Фюрстина! И да, я права, кровь не молчит! Однако и помощь не помешает. Маленький подарок любящего сердца…"

Елизавета чуть развернула Астарту, послала на пару-другую шагов вперед, поравнялась с игреневой[11] лошадкой Тилли, и, как бы невзначай, провела ладошкой без перчатки по лошадиной морде. Нежно, невесомо, со смыслом.

"Она хорошая девочка, – "шепнула" Лиза Верити[12]. – Правда, правда! – "улыбнулась" она, обыгрывая кличку лошади. – Истинная правда! Помоги ей, – попросила она. – Не урони!"

Лошадка подняла морду, взглянула искоса на Елизавету и опустила голову, принимая просьбу, как есть – то есть, без комментариев.

– А оружие? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, барон фон дер Вёгл. – Мы же на охоту собрались. На оборотня! Или вы забыли?"

– Мне не надо, – сразу же ответила Елизавета.

У нее на поясе висел в кожаных ножнах кинжал Людо, а что могло быть лучше старой стали и древнего серебра, если ненароком повстречал вервольфа?

"Только еще более древняя сталь и такое же темное от времени серебро…"