Серебро и золото

Елизавета присмотрелась. На заднем плане, то есть за спинами врачевателя и его жертвы, к которой был применен метод веревочной петли и палки, была изображена двустворчатая дверь, над притолокой которой висел овальный медальон со стилизованной надписью. Первое впечатление, однако, оказалось ложным, это была не имитация букв, а настоящая руническая надпись.

– Это готские руны, – сказала Тильда. – Но там написано всего одно слово – "runen", то есть, получается просто "руна".

– Не просто! – вспомнила вдруг Елизавета. – На древнегерманском "runen" означает "таинственно шептать".

– Так, так, так... – Людо подошел ближе, пристально изучая, малейшие детали картины.

Однако следующий ход сделал не он, а Томас.

– Скатерть, – сказал он тихо. – Мне кажется или там на самом деле?..

– Где? – встрепенулся Людо.

– Да, вот же! – показала ему Елизавета, и сама уже увидевшая руны.

Художник оказался тем еще хитрованом, и свое послание, – если конечно это было именно послание, – спрятал умело и не без изящества.

Стол лекаря, заваленный свитками, книгами и прочим научным хламом, типа черепов и реторт, был покрыт узорчатой скатертью, по краю которой шла полоса орнаментированной вышивки. Вот в орнаменте-то и были скрыты руны.

– Это древнегерманские руны, – сказала Елизавета, помнившая кое-что из тех уроков, что получила еще в раннем детстве, и с надеждой посмотрела на Тилли.

– Нет, – покачала головой та. – Готские я знаю немного, а древнегерманские – нет.

– Я знаю древнегерманские, – чувствовалось, что Дамаль обескуражен. Похоже, едва ли не впервые в жизни, он не знал, что делать и как себя вести.

– Тогда читай! – Тильда от напряжения, словно бы даже подросла. – Ну же, Дамаль! Ради меня!

Но это уже и вовсе было последнее средство. Том вряд ли мог ей в чем-нибудь отказать.

– Ну… Тут… – все-таки это не являлось простым делом. – Ансуз… Это, наверное, означает послание, приказ, императив… Офала… то есть, опять-таки требование, но и наследие… и еще Гебо и Фурисаз, это значит, божественный дар и врата…

– Ничего не понимаю! – Тильда подалась к Томасу, коснулась тонкой рукой его волос. – Ну, пожалуйста! – она придвинулась еще ближе и, встав на цыпочки, что-то быстро шепнула Дамалю на ухо.

– Я… – он оглянулся на отступившую уже Тильду.

– Да, – сказала она и пожала плечами. – Почему бы и нет?

– Я… – повторил Томас, снова поворачиваясь к полотну. – Я думаю, тут написано: Повелеваю, прими наследие в дар и в собственность, раскрой ну, не знаю, как это перевести, но там смысл такой, что надо что-то такое раскрыть или открыть, чтобы уметь и знать!

Не успел Том произнести эти слова, как лекарь на полотне явственно крутанул палку, еще сильнее сжимая череп врачуемого, и пациент закричал. От его крика в глазах потемнело, и стало трудно дышать, так что Елизавета чуть не лишилась чувств и осела на пол, словно тряпичная кукла, без сил и без мыслей. Осела и сидела так некоторое время, пытаясь отдышаться и вернуться в себя.

"Я… что? А он? Он что? И что за вопль?!" – даже думала она не так, как всегда, а скорее в манере расстроенной Тильды.

– Что это было? – спросил рядом высокий надтреснутый голос.

– Мне кажется… – но, судя по всему, и Людо, ее прочный и надежный Людо переживал не лучшие мгновения своей жизни.

– Вообще-то… Ну, возможно…

Елизавета смогла, наконец, раздышаться и сфокусировать взгляд. Томас фон дер Тиц – "Как он сказал? Бургграф Хам и Зост и граф фон дер Марк?" – по-прежнему стоял перед старинным полотном, но что он там видел, оставалось его секретом.

– Я думаю… – он говорил таким тоном, словно бредил или говорил во сне. – Мне кажется… Чемодан с двойным дном… Секрет в секрете…

– Ты о чем? – Тильда с трудом поднялась на ноги и осторожно заглянула сбоку сначала в лицо Томасу, а потом, вероятно, следуя его взгляду в нарисованную красками комнату, где лекарь возвращал какому-то бедолаге дар речи.

– Фразу можно перевести иначе… Руны… Их ведь можно трактовать так и эдак…

– Что там? – Людвиг тоже подошел к картине, пытаясь рассмотреть в неверном свете свечей, что же упрятал художник внутри замысловатого орнамента.

– Дороги, – ответил Томас. – Или… не знаю, но они открываются в полночь в бутоне розы… в лепестках… не понимаю…

– Шаданакар… – слово упало, словно камень в воду, тяжелое, порождающее отголоски, подобные эху, поднимающее волну, уходящую в бесконечность. – Я думал, это миф.

Людвиг обернулся к Елизавете и протянул ей руку.

– Может статься, что устами герцога Тригерида с нами говорила сама судьба, – Людо сжал ее руку до боли, но Елизавета не издала ни звука и не высвободила ее из крепких пальцев супруга. – Миры просветления и Миры возмездия…

– Ты о чем? – обернулся к Людо Томас.

– Роза миров… это перекресток, откуда можно шагнуть в любое из отражений Истинной Судьбы.

– Но это же мистика! – возразила Елизавета, и сама, понимая, что говорит что-то не то.

– А если не мистика? – шепотом спросила Тильда.

– А вот об этом мы и спросим Правую Руку Тьмы, – ответил Людо. – Томас, помнится, ты говорил что-то про винные погреба?

– Да, – кивнул Томас. – Думаю, сейчас самое время.