Серебро и золото

Дорога до замка Ерно заняла четыре месяца. Сначала буря отнесла когг на запад, и им пришлось долго тащиться – почти без попутного ветра – вдоль южного берега Скифского моря. Затем выяснилось, что проливы закрыты из-за войны – не той, что занимала мысли принцессы, – но та или нет, война – это всегда война. Дорога лежала по малонаселенным глухим и опасным местам. Здесь все воевали против всех, и не было защиты для одиноких путников. В горах их мучила дневная жара и ночной холод, а еще было голодно, и едва ли не большую часть пути пришлось пройти на своих двоих. От страха, голода и усталости Людо готов был зарыдать, но плакать было нельзя. Когда отчаяние охватило его в первый раз, он случайно заглянул в глаза Зигмунда и увидел в них свое отражение. Отвращение оказалось сильнее ужаса перед "бедствиями земными", и князь Людвиг Каген ни разу больше не допустил себя "до края". Он сжимал зубы, он закусывал губу, но шел, не жалуясь и не требуя от своего телохранителя того, что тот готов был сделать для господина по собственному разумению. Однако и этого Людо ему не разрешил. Не позволил в первый раз, интуитивно почувствовав, что не должен садиться на полудохлую клячу – единственную лошадь, что удалось купить по цене боевого коня. Не поддался искушению во второй, не взяв лишнего куска сырого пористого хлеба, выпеченного из, черт знает, какой муки. Но какое ему было дело до того, из какой дряни "сделана" эта еда. От голода сводило кишки, и кружилась голова. Но Людо нашел в себе силы отказаться. И в третий раз Зигмунд уже ничего такого ему не предложил. Он только посмотрел внимательно на своего спутника, и тут выяснилось, что взгляд германца изменился. И Людо с удивлением обнаружил, что польщен, когда опознал мелькнувшее в глазах телохранителя чувство. Уважение.

"Я заставил его уважать меня…"

Трудно сказать, можно ли считать это достижением, но грубая правда заключается в том, что такая эфемерная вещь, как уважение слуги, держала Людвига на ногах во все последующие дни, длинные дни, когда их на равных палило безжалостное солнце, заливали ночные ливни, преследовали враги, и унижал неизбывный голод.

И вот они шли через горы, поднимаясь и спускаясь, огибая и обходя, прячась и отстаивая свои жизни в скоротечных кровавых схватках...

В ту ночь они остановились на дневку среди деревьев, росших на склоне горы. Дальше дорога долго шла по открытой местности, протянувшись уснувшей змеей через узкую долину, вместившую кроме полей и садов пару деревень и укрепленный замок. В деревнях явно теплилась жизнь, но выглядели они так, словно через них прокатилось ожесточенное сражение. Замок, казалось, горел только накануне, а с вытоптанных полей вряд ли удастся снять хоть какой-нибудь урожай.

– Останемся здесь? – предложил Зигмунд.

Ни разу за время их путешествия он не позволил себе принять решение, не посоветовавшись прежде со своим господином. Людо был ему за это благодарен, хотя и отдавал себе отчет в том, насколько он на самом деле беспомощен в этих новых и страшных обстоятельствах.

– Останемся, – согласился он.

Но, видимо, их что-то выдало: потревоженная птица или камень, выскочивший из-под сапога. А возможно, кто-то увидел их в предрассветных сумерках на перевале или высмотрел утром среди деревьев. Но, что бы ни случилось, главное, что их обнаружили и задумали убить. Это были опытные люди – охотники, великолепно знавшие свои горы. И они смогли совершить невозможное. Они обманули свирепую бдительность Зигмунда, подкравшись к забывшимся сном, обессиленным людям с подветренной стороны. Они были бесшумны словно тени и безжалостны, как находящийся за гранью отчаяния человек. И они должны были победить, но проиграли, потому что обознались.