На исходе лета – во время боя под стенами Вероны – конь Людо оступился, попав копытом в кротовую нору, и князь вылетел из седла. Позже, вечером того же дня, на привале, где Людвиг, закусывая губы, сдерживал рвущийся из горла крик – от удара о землю открылась рана в груди и начались дикие головные боли – Зигмунд рассказал ему, что падение избавило князя от худшей беды.
– Стрела, – сказал телохранитель. – Она летела в твое лицо.
По правде сказать, Людвигу было не до этого. Боль в груди, спине и висках сводила с ума и заставляла молить богов о смерти. Правда, только мысленно. Пока Людо был жив и оставался вождем армии, он даже кричать себе позволить не мог, не то чтобы проявить недостойную мужчины слабость. Но боль...
– Долг, – напомнил Голос и отступил "в тень", чтобы не мешать Людвигу страдать.
Боль и долг. Они шли теперь с ним рука об руку: одесную – Долг, ошуюю – боль. Долг и боль, боль и честь…
От боли перед глазами вставал кровавый туман. Так было: сплошная алая пелена скрыла от победителя миг славы, когда с поля боя бежали обезумевшей овечьей отарой каринтийцы, разбитые в долгом, упорном сражении. И плененного Дьюлу – их герцога, отдающего князю Задары свой меч, Людвиг видел всего лишь контуром тьмы на фоне безумного солнечного сияния. Но он жил. Вел армию. Говорил с капитанами, торговцами и знатью, с друзьями, если они у него были, и с врагами, которых было больше, чем хотелось. Он говорил с союзниками и предателями, шпионами и гонцами, но из-за боли не мог полагаться на зрение. Глаза подводили его раз за разом – иногда и в самый ответственный момент, – и он стал все более полагаться на слух, который его пока ни разу не обманул. Слух, чутье, интуиция… и Голос, не оставлявший Людо один на один со всеми страхами мира.
О нем рассказывали странные вещи.
– Да, полно! – недоверчиво хмурился Герцог Лоон. – О том ли человеке мы говорим?
– Не гневайтесь, ваша светлость! – Купец склонился в низком, до земли, поклоне, испугавшись гнева сильных мира сего.
– Повтори, – приказала Джевана.
Разговор происходил поздней весной, а тремя месяцами раньше, если верить рассказу купца, Залман Дрозд видел в Аквипее князя Кагена.
– Невысок, – разогнувшись, сказал Дрозд. – Бледен. Глаза пустые, словно бы слепец, или, напротив, смотрит в себя.
– С самого начала, – подсказала Дженава.
– Ага. С начала! – купец говорил по-германски, по временам, переходя на хазарский, но на обоих наречиях его слова были окрашены странным акцентом. – Ну, прибыл я, значит, в Аквипею, а там… Ну, что сказать, прогневали они князя, а он лют на расправу, если кто предал или в спину ударил. Патриарха-то того… на кол велел посадить.
– Да верно ли известие? – подался вперед граф Сновид. – Может, болтают зря…?
– Я сам видел, – насупился купец. Не от вопроса расстроившись, а припомнив ужасное зрелище. По лицу этого хитрована Джевана читала как по книге. – Патриарх еще живой тогда был… Ну, мне так показалось… не близко… А ближе вои рагазские не подпускали. Там на площади и другие были… Кто колесован, кто повешен…
– Жесток, – кивнул Сновид, пряча довольную улыбку, или это только показалось Джеване?
– Жесток, – согласился Залман Дрозд. – Но купеческие дворы не тронул… Защиту дал…
– К делу, – остановил его герцог Лоон. – Как ты попал во дворец?
– Да в Аквипее и не дворец вовсе, – облизал губы купец. – Крепость… Ну, как у вас, государи мои, кремль или детинец. А там уже и палаты патриаршие. Но все просто, без роскоши. Народ-то в тех местах небогатый живет… Ну, да. А меня, стало быть, назавтра и кликнули. Только-только разобрался, что к чему и кто где, а оне уже тут как тут. Стоят двое: один – посыльный, а второй – для страху. Тока я бы и посыльному отказать не посмел. Куда нам с такой-то силищей тягаться?
– Ну! – нетерпеливо перебил рассказ герцог.
– Приводят… – вздрогнув, заспешил дальше рассказчик. – Тут я и спросил: А он, мол, кто?
– Мне и отвечают, так и так, это, стало быть, его светлость князь Людвиг Каген – владетель Задара, Венеции…
– Опусти, – приказала Джевана.
– Как скажете, светлая госпожа. Как прикажете… Ну, он стоял среди капитанов… Это я так думаю, что это были капитаны. Рыцари, одним словом. Большие, в железе, золотом украшены… – Дрозд поймал взгляд наливающихся кровью глаз Лоона и заспешил дальше. – Невысокий… ниже всех… щуплый… болезненный какой-то…
– Так говорили, что и вовсе убит? – хитро глянул на купца граф Сновид.
– Нет-нет, что вы, господин! – всплеснул длинными руками Дрозд. – Человек он, человек! Не умертвие, помилуй мя господи, не упырь по-вашему. Живой… Только белый, то есть, бледный. Ни кровинки в лице, и глаза… Но говорил со мной вежливо, рассудительно. Расспрашивал… И вот, что я вам скажу, добрые господа, умен он, как мало кто еще, и видит все…
– Ты же сказал, глаза, как у слепого? – уточнил граф Сновид.
– Точно так, мой господин! – кивнул Дрозд. – Точно так. А все равно, все видит!
– Умен, значит… – Джевану рассказ заинтересовал чрезвычайно. Она-то знала – Дрозд говорит правду. Был, видел, беседовал. Свидетель…
"Свидетель чего?"