Серебро и золото

Герцог Гвендал начинал свой путь простым наемником, а к императору пришел уже овеянным славой кондотьером. Это случилось восемнадцать лет назад, и все эти годы Гвендал верно служил Хальдеберду. Он служил императору, воюя под алыми знаменами, на которых красовалась железная корона Хокенов, золотые мечи Каргов и черный орел Мейстеров. Все это теперь принадлежало Хальдеберду, как и верность Гвендала, ставшего за годы службы, за пролитую кровь, за собственное мужество и жестокость, за стойкость в обороне и за неудержимость в наступлении графом и герцогом, разбогатевшего неимоверно и получившего невероятную власть. Власть идти по дорогам Северной Италии, ведя за собой девять тысяч отборных солдат: галлоглассов с шотландского нагорья и ландскнехтов из южной Германии и Савойи, баварских черных рейтаров, конных арбалетчиков и жандармов, кирасиров. Власть чувствовать себя владыкой сражений и неторопливо ехать шагом, а не мчаться, сломя голову, навстречу судьбе. Власть наслаждаться сладким воздухом весны, забыв о запахе крови и дерьма. Вот какую власть доверил своему герцогу стареющий император. И это тоже было частью "дивного замысла", ибо, будучи набожным человеком, Гвендал верил – не мог не верить – что все это результат божественного промысла. Ведь он еще не стар, решителен и силен, и в подчинении у него совсем немалая сила. Девятитысячное войско – это уже не кучка солдат, не наемная дружина, а инструмент высокой политики. Особенно если у других такого инструмента нет. А его нет ни у Дейдье, ни Тригерида. Ни у кого. И значит, ему, герцогу Гвендалу, некуда торопиться и незачем спешить.

И он не спешил, идя сквозь цветущий край через Навару и Милан к Бергамо, где по донесениям лазутчиков кашлял кровью в старом городском замке юный князь Рагазы. Каген был нездоров. Так о нем говорили и, видимо, неспроста: рана, которую Людвиг Рагазский получил прошлой весной, не из тех, что быстро заживают и не имеют последствий. Если от пробившей тебя насквозь стрелы, ты не умер сразу, значит, вполне вероятно, ты помучаешься – прежде чем помереть – еще какое-то время.

А потом случился сказочный день в окрестностях Моццо – солнце, легкий ветерок и дивные ароматы весны – и бивуак, возможно, последний перед тем, как армия встанет под стенами Бергамо. Гвендал объявил привал, и сам, помолившись и отобедав на славу, отошел ко сну. А разбудил его уже шум резни: это вои князя Рагазы, подошедшие к лагерю имперцев в темноте и бесшумно сняв посты, вырезали цвет бургундского и савойского рыцарства, лучших наемников южной Германии и Шотландского нагорья. Немногим удалось воспрянуть ото сна достаточно быстро, чтобы сплотить вокруг себя уцелевших в первом приступе людей. И герцог стал одним из этих счастливцев. Он даже успел – разумеется, уже в ходе боя – напялить на себя кольчугу и надеть на голову золоченый шлем с забралом в виде страшной звериной морды. Но, когда лучи встающего солнца, осветили поля ввиду Моццы, измазанный с ног до головы в грязи и крови – своей и чужой – Гвендал дрался во главе жалкой кучки полураздетых и плохо вооруженных рыцарей и ландскнехтов, отражая мерное поступательное движение "военной машины" Кагена – мечников с длинными и тяжелыми цвайхандерами и воев с бердышами и боевыми вилами. Устоять против этих стальных волн, обрушивающихся на крошечный островок живой страдающей плоти, не представлялось возможным. Смерть являлась закономерным окончанием этого бессмысленного и безнадежного сражения, но сдаться на милость победителя – сдаться здесь, неподалеку от городка Моццо – Гвендал не мог. Не здесь, не сейчас, не проклятому ублюдку Кагену.

– Герцог Гвендал? – спросил Людо.

Князь сидел на покрывшейся зеленой травой вершине невысокого холма и тщательно оттирал клинок своего узкого меча от крови. Он участвовал в набеге на лагерь имперцев вместе со своими воями и наравне с ними провел тяжелую бессонную ночь, работая мечом, как косарь в страду: без отдыха и заминки. И сейчас, когда медленно двигавшиеся по разгромленному лагерю воины собирали трофеи и добивали раненых, взглядывая на холм, они могли видеть своего князя, чистившего испачканное в крови врагов оружие.

– Ты хорошо смотришься этим утром, – признал Голос. – В глазах пленников ужас, но и во взглядах твоих собственных бойцов есть кое-что сверх любви и уважения.

"Это называется репутация, не так ли?" – усмехнулся в ответ Людо, а вслух спросил у подошедшего лейтенанта:

– Герцог Гвендал?

– Убит, – так же коротко ответил лейтенант, знавший, что князь Задары не выносит "высокого слога".

– Это достоверное известие? – уточнил Людо, успевший усвоить, что всех и всегда следует проверять, а врагов лучше числить "бывшими", то есть, мертвыми.

– Он убит, ваша светлость. – Лейтенант вопросу ничуть не удивился, раз спрашивают, значит надо. – В этом нет никаких сомнений. Убит. Удар в горло, господин князь. Я лично убедился в смерти герцога и собрал свидетельства захваченных в плен рыцарей. Они подтвердили, что это был именно он.