Серебро и золото

– Узнайте это для меня! – нетерпеливо перебил священника император. – Я хочу понять, кто он, и что от него можно ожидать!

8

Смерть ходила рядом, заглядывала в глаза, дышала в спину… Иногда он забывал о ней, занятый своими делами, сражаясь или овладевая женщиной, но зато в другое время чувствовал ее присутствие настолько отчетливо, что мог бы сказать, где она находится в каждый следующий момент. Сейчас, – невидимая, но "осязаемая" – смерть притаилась за левым плечом Людвига, но долго там, как он знал, не останется, переместившись куда-нибудь еще. Привыкнуть к этому было сложно, если возможно вообще, но с этим приходилось жить, и Людо жил. Однако временами ему становилось жутко, и отчаяние или тоска овладевали его сердцем. Черное отчаяние, серая тоска. Холод, мгла, смерть… И не было в целом мире человека, которому он мог бы открыть свою боль, свой страх, свою слабость. Князь Задары всегда оставался спокойным и знал, что ему делать в том или ином случае. Он не мог себе позволить ни застонать, когда боль сжимала его тело в своих ужасных объятиях, ни заплакать, когда отчаяние и страх выедали его изнутри, как древесные жуки выгрызают твердую плоть дерева.

В душе Людо царила стужа, но именно та женщина, первая встреча с которой едва его не убила, принесла туда толику тепла и света. Мара оказалась не только красавицей. Она была такой, какую смог бы, наверное, вообразить Людо, измышляя себе идеальную любовницу, если бы стал этим заниматься. Если бы такое могло прийти ему в голову, или если бы Голос предложил ему попрактиковаться в искусстве визионерства. Но поскольку ничего подобного Людвиг Каген не делал – и, возможно, делать не мог по самой своей природе, – он мог бы и не понять, наверное, отчего так странно делается на сердце, едва увидит эту женщину или только подумает о ней. Однако неожиданно Голос, не спешивший вмешиваться во многие другие дела, помог Людо разобраться с этой, казалось, совершенно неразрешимой загадкой.

– Все дело в совпадении твоих тайных желаний, пристрастий и предпочтений с качествами реальной, из плоти и крови, молодой женщины, – сказал назидательно Голос, уже некоторое время не дававший Людвигу по-настоящему ценных советов.

"Вот как!" – с удивлением подумал Людвиг, но в тот раз ни о чем больше спрашивать не стал. Однако и Голос не проявлял желания "наставлять" и "объяснять". Все, что следовало, он князю Рагазы уже сказал, остальное оставалось на усмотрение Людо.

Впрочем, обычный образ действий в данном случае оказался не эффективным. Находясь рядом с Марой, Людвиг совершенно терялся. Он не знал, что ему делать, то есть, не представлял, что именно было бы правильно сделать в том или ином случае. Не находил он и правильных, подходящих слов. Тем более, не умел он выразить своих чувств. Поэтому Людо оставался максимально закрытым – модус операнди, который его никогда не подводил в затруднительных ситуациях – и мало говорил, предпочитая длинным разговорам молчание или короткие реплики, не окрашенные и тенью эмоций. Однако – и в этом тоже заключалась великая тайна и сила этой необычной женщины – графиню Корвин такое поведение ее кузена отнюдь не смущало. Она говорила за двоих, не утомляя, тем не менее, Людвига своей излишней болтовней, и сама создавала ситуации, в которых Людвиг начинал чувствовать себя самым естественным образом, когда ему не надо было думать, что и как сделать или какие произнести слова. Возможно, Маргарита была колдуньей, или в ней воплотилась идея женственности, или, на что как будто бы и намекал Голос, ее создал сам Людо, как некий новый Пигмалион свою Галатею, только без мрамора, резца и молотка.

Однако, так или иначе, с ней ему было хорошо и просто, чего не скажешь обо всех остальных женщинах – шлюхах, крестьянках или аристократках – с которыми он до сих пор спал. И такого наслаждения он ни с кем из них не испытывал, и никого из них так яростно не вожделел. Слова "страсть" и "нежность" только теперь – в ее присутствии – обрели, наконец, значение и смысл, о которых Людо прежде и не подозревал. И еще, Маргарита не нуждалась в словах, чтобы проникнуть в тайны его души. Разумеется, не во все, но хотя бы в некоторые. И она бесстрашно входила в этот ужасный темный мир, как какой-нибудь Дионис, сошедший в Аид, и приносила с собой свет и тепло, которых там давно уже не было. И тогда Людо переставал чувствовать присутствие смерти и даже дышать начинал как-то иначе, и отпускала ноющая боль в груди.

– Что он делает? – удивленно спросил граф Сновид. – Откуда эта мощь?

– Не знаю, – покачал головой Седой. – Я провел рядом с ним почти целый год, но многое по-прежнему остается для меня загадкой.