Серебро и золото

Однако, чтобы понять реакцию барона Розенкранца, следует иметь в виду, что сам он воевал уже десять месяцев, совершив восемьдесят семь боевых вылетов и одержав три победы в воздушных поединках. В своем полку он считался опытным пилотом и умелым бойцом, а вопрос о его храбрости просто не обсуждался. Тем больше вопросов возникало в голове лейтенанта Розенкранца при взгляде на трех вновь прибывших летчиков. Про князя Курбского он уже слышал, и более того встречал его несколько раз в обществе. Соответственно, и не удивлялся. Эка невидаль, положа руку на сердце, двадцатитрехлетний капитан-лейтенант на третий год мировой войны! Впрочем, оставался еще вопрос, живут ли достаточно долго пилоты палубных истребителей и торпедоносцев, чтобы выслужить такие звания и награды? Но – истины ради – и то верно, что среди этих пилотов есть даже адмиралы. И вот он, пример, стоит с графиней Елизаветой и смотрит на нее сверху вниз. И, хотя лицо капитана второго ранга непроницаемо, как полярная ночь, у Морица от любопытства даже виски сжало, так хочется ему заглянуть сейчас в глаза незнакомого литвина. Есть у барона подозрение, что взгляд этих синих глаз многое рассказал бы ему и об этом отважном авиаторе, и об отношениях, связывающих незнакомца с одной из самых красивых и знатных невест Европы. Очень ему было любопытно, но нет, не обернется и к себе не подпустит. Стоит – руки по швам, хотя ощущение такое, что это обман зрения – смотрит на девушку сверху вниз, прямо в ее поднятое навстречу лицо, в глаза графини, сияющие золотом и медом, и молчит. Молчит мужчина, молчит и женщина, но Морицу кажется, что это не так, вот только диалог их не предназначен для посторонних ушей и глаз.

"Не предназначен… Увы".

"Интересно, – думает княгиня Ольга, поглядывая время от времени краем глаза на "эту сладкую парочку". – Интересно, о чем они молчат?"

А в том, что за молчанием этим скрывается пропасть прелюбопытных фактов, и сомневаться не приходится. Оттого и неспокойно на душе у Ольги, которая на самом-то деле никакая не княгиня – "право не выросло", как изволит выражаться ее папенька – генерал-лейтенант князь Загряжский-Змий – а всего лишь княжна пока, но в обществе теперь новые веяния. Вот и княжну "Змеюкину" кличут княгиней, и, следует отметить, титул ей к лицу, потому что родилась Ольга писаной красавицей, в русском, славянском стиле красавицей – лицо круглое, глаза голубые и волосы цвета зрелой пшеницы, – хотя и происходили Загряжские от татар, а Змии от пруссаков. Но темна вода во облацех, и законы генетики недаром писаны попами да монахами. Кто же возьмется объяснить, каким образом тюркская кровь – и это еще относительно просто, если тюркская, а не ханьская, скажем, или центрально-азиатская, – в сочетании с германской дает спустя годы и годы такие вот дивные цветы на пышных пажитях восточнославянской империи. Всем была Ольга хороша, и лицом, и фигурой – статная да высокая, – и умом бог не обделил, но зато нрав имела наисквернейший и склонности соответствующие, отчего и звалась за глаза "княжной Змеюкиной" или "Лядью Вавилонской". И это еще не самые ужасные прозвища, что тянулись за ней, словно шлейф, или окутывали на манер пышных одеяний.

А двое все миловались, даже если и не обнялись ни разу, и даже самого "дружеского" поцелуя себе не позволили, но о чем они говорили оставалось неизвестно. И Ольга могла жалеть об этом или не жалеть, однако в любом случае ничего поделать не могла. Ни ей, ни Морицу Розенкранцу, ни кому-нибудь еще ходу за барьер отчуждения, где встретились и слились личные пространства женщины и мужчины, не было. А между тем…

– Людо… – сказала она.

– Лиза… – сказал он.

– Мой муж.

– Жена моя.

– Граф Кезгайла? А?

– Всего лишь еще одно имя.

– Я скучаю… скучала… Как долго еще продлится разлука?

– Война.

– Война, – как эхо повторяет она. – Война.

И он видит ее слезы и одинокие дни, полные неведения и тоски, и страх, что он не вернется с очередной войны, и веру в него и в его слово.

Война, – говорит он.

И Елизавета видит идущие сквозь полярную ночь корабли, и самолеты, срывающиеся с обледенелой палубы и уходящие в грозное, полное опасностей небо. Видит, как сшибаются над ледяной бездной пилоты Союза и Коалиции, чтобы упасть, исчезнув навсегда в штормовом море или вернуться на борт авианосца победителем и героем. Бомберы, разведчики, торпедоносцы и, разумеется, истребители и штурмовики – тяжелая кавалерия мировой войны.

– Я люблю тебя.

– Я тебя люблю.

– Люблю…

– Люблю…

– Лю…

– Л…

…

"О чем они молчат? Ну, о чем?!"

4

– Бетан! Бетан! Сюда! Иди скорее сюда! – Анна стояла на краю скошенного наружу подоконника окна-бойницы, и ей приходилось держаться руками за стены, чтобы не выпасть наружу. Впрочем, куда он выпадет при ее-то бедрах?

"Застрянет", – решила Лиса, рассматривая импровизированную лестницу, по которой забиралась в окно Анна.

Скамеечка для ног, стул с высокой резной спинкой, поставленный к стене боком, подоконник.

"Недурно…"

– Выпасть не боишься?

– Я крепко держусь! Смотри, ганзейцы пришли!