Сережка — авдеевский ветеран

Сначала он разлепил бутерброд и съел тот кусок, на котором масла было побольше, потом взял яйцо. Оно было крупное, с шероховатой скорлупой, и Серёга огляделся, подыскивая камешек, о который можно его разбить… Но поблизости камня не было, а вставать с травы Серёжке не захотелось.

Он попробовал было разбить яйцо о колено, да что-то не получилось, и тогда, вздохнув, Серёжка снял пилотку, тупым концом приставил яйцо ко лбу, отведя руку, зажмурился — и ударил…

Эх, шут его знает, какие крепкие бывают эти варёные яички!..

Он вытер слезинки, которые невольно выскочили, потёр лоб и принялся очищать яйцо…

Как-то Серёжка видел — один пацан яйцо очищал. Побил его, побил-побил, потом — р-раз! — большим пальцем, поддел, и вся скорлупа долой — яичко чистое.

Вот Серёге бы научиться — так нет, у него никогда так не получается, у него и белок вместе со скорлупой до самого желтка местами отколупывается, и яичко всегда рябое да некрасивое…

Вздохнул Серёга, прожёвывая…

Поевши, он посидел на траве около узелка, посидел-посидел, затем снял вельветку, потому что, несмотря на близкую осень, солнце припекало ещё довольно жарко, завернул в неё узелок и, положив свёрток под голову, лёг на траву…

Ему тоже было грустно оттого, что с поездкой в тайгу ничего не получилось…

А то сидел бы он сейчас в кабине рядом с дядей Куд-Кудахом, и локоть его лежал бы на дверце, в открытое окно летел бы ветер, трепал бы Серёжкины волосы, и дядя Кудах посматривал бы на него, подмигивал, а по сторонам дороги была бы густая-прегустая тайга, и из неё выскакивали бы и перебегали перед машиной всякие звери…

А то вот уедет Серёга на Кубань или в какие другие тёплые края да так и не увидит настоящей тайги…

Уедет всё-таки или нет?

Как же так, опять подумал Серёга, завод для него, а он должен уезжать — зачем же тогда ему завод?.. Или это просто так говорится: для тебя, мол.

Надо будет расспросить Славку или Старика…

Подумав о Старике, он вспомнил и тётю Леру. Ах, жаль всё-таки, очень жаль, что тётя Лера уехала! А то жили бы они со Стариком, а Серёга приходил бы к ним в гости, приходил и смотрел бы на тётю Леру…

А теперь остался Старик один, и Славка вернулся к нему из общежития…

Пришёл вчера с чемоданом и постучал к Старику, и Серёжка — из своей квартиры — выглянул тоже.

— С возвращением вас, — сказал Старик Славке.

И Славка рассмеялся:

— Спасибо.

— Обмыть бы надо? — предложил Старик. — Я сбегаю?..

Он всегда бегал, потому что был младше Славки.

Но сейчас Славка сказал:

— Тебе ещё обуваться… А я сразу пошёл. Поставь чемодан — я пошёл…

И Серёжка понял, что Славка жалеет Старика и хочет сделать ему приятное…

Он снова стал думать про Славку и Старика, но тут его мысли перебились — чёрная букашка по высокой травинке ползла вверх. Травинка косо перечеркнула небо над Серёжкиной головой, и ему казалось, что букашка очень большая и ползёт она высоко, под самыми облаками.

И куда ползёт?

Он всё смотрел и смотрел вверх и вдруг ощутил еле слышный гул, который шёл от земли. Гул этот становился всё тяжелей, набирал силу, и земля уже тихонько подрагивала, в ней отдавался глухой перестук колёс.

Серёжка вскочил и стал смотреть туда, где за бетонкой, за ровно подстриженными кустами тянулась серая насыпь железной дороги.

Сначала там было пусто, только грохот приближался, становился всё громче. Потом слева из-за домов выкатился, тяжело пыхтя, чёрный, как будто от пота блестевший на солнце паровоз, сердито гукнул, и за ним потянулись открытые платформы, на которых стояли бульдозеры, стояли экскаваторы без стрел — большие стрелы лежали на других платформах вместе с громадными зубатыми ковшами…

Серёжка всё смотрел и смотрел, то и дело поворачивая голову вправо, чтобы проводить глазами каждую платформу, а они всё катились и катились, чётко отстукивая колёсами, и чего только не проплывало на них: и новенькие грузовики, и какие-то чудные машины, которых он раньше не видал, и толстенные стальные трубы, и громадные трансформаторы, и большущие, как одноэтажный дом, деревянные ящики… Вон сколько всего везут на стройку!

Серёжка невольно загордился и даже голову поднял повыше, всё ещё провожая взглядом одну платформу за другой.

И тут он вдруг подумал, что Старика со Славкой и дядю Кудаха ждёт он не только потому, чтобы расспросить их о лагере, нет, правда, — ждёт ещё и потому, что им небось трудно сейчас, очень трудно… Как не ждать?

И Славка, и Старик, и дядя Кудах тоже — они всегда выручали его из беды, всегда помогали ему в трудную минуту. И он теперь тоже будет их ждать, когда бы они ни пришли. Завтрак у него ещё остался, ничего, дождётся. До вечера голодный, может, просидит, а дождётся.

И хорошо, что он об этом подумал, а то появились бы Старик да Славка, огорчённые и расстроенные, а он им про лагерь — здрасте!

Нет уж, сначала Серёжка расспросит, как дела, скажет, что ничего, всё обойдётся, как Старик говорит, всё образуется. И Серёжка скажет, что ничего, мальчишки, конечно, подождут — разве не понимают?