Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

Мисию очень впечатлили те результаты, которых добилась труппа в Швейцарии, и в частности Мясин: «Вчера вечером на репетиции в костюмах нам продемонстрировали то, что было наработано за последние месяцы [предположительно отрывки из “Литургии”]. Нечто совершенно новое, невероятно красивое, что подтверждает, что Мясин действительно особенный. Какое же мы, Серт и я, испытывали против него предубеждение!! Серж [становится] все толще и толще, его одежды – все теснее, а его шляпа – все меньше, [и он, ] больше похожий на “директора цирка”, как говорит Игорь, вновь нашел способ нас удивить»³¹.

Однако ни «Литургия», ни «Свадебка» не были закончены вовремя. Помимо этого Прокофьев, вопреки условиям контракта, не успевал дописать к августу «Шута», поэтому Дягилеву нужно было что-то придумать. Желая представить вниманию публики хотя бы одну премьеру, он решил поставить балет на музыку из оперы Римского-Корсакова «Снегурочка». Ларионов должен был создать декорации и костюмы, а Мясин с его помощью – придумать хореографию. У этого балета не было либретто, и он был поставлен в довольно сжатые сроки. Ларионов предлагал создать композицию, используя не только задник, как это было принято, но и построить декорации на самой сцене, чтобы артисты между ними танцевали. Эта задумка не была осуществлена, так как вызывала сложности с транспортировкой подобных декораций в Америку, однако сама идея подтверждает, насколько Ларионов предвосхищал те преобразования, которые спустя годы станут нормой для «Русских балетов»³². Тем не менее оформление этого спектакля явилось шагом вперед по сравнению с «Золотым петушком». В роскошных, гротескных костюмах было больше чистого, национального примитивизма, нежели в балете, ранее оформленном Гончаровой. Непропорционально большие головные уборы, ожерелья и обувь еще больше усиливали эффект гротеска. В итоге из-за гигантских костюмов представление больше походило не на балет, а на панно с движущимися фигурами, что вызывало огромное разочарование артистов, не имевших возможности продемонстрировать свое мастерство в таких нарядах.

Тем временем стало ясно, что для подготовки американского турне потребуется больше времени и сил, чем изначально предполагалось. Американские партнеры хотели, чтобы танцевал Нижинский, и Дягилев согласился на это условие. Однако к началу войны артист вместе со своей женой находился в Австрии, где местные власти поместили его под домашний арест, так как он был русским подданным, пребывавшим на вражеской территории. Дягилев взялся за решение этой проблемы без присущего ему энтузиазма, и в конце декабря этот вопрос все еще оставался нерешенным.

Дягилеву все так же требовались деньги. Аванс, полученный им от американцев, не был настолько велик, чтобы содержать целую труппу полгода, и потому он был вынужден регулярно ездить в Париж на поиски субсидий. Не хватало гримировальных красок, балетных туфель и подходящих материалов для создания костюмов. Лидия Соколова писала: «…Мы всегда знали, когда поездки Дягилева в Париж были успешными, потому что тогда на мизинце у Мясина появлялось новое кольцо с сапфиром»³³. У труппы были огромные финансовые проблемы, и Дягилев в тот период не мог посылать деньги своей семье в Россию.

20 декабря 1915 года на благотворительном концерте в пользу Красного Креста в Женеве состоялось первое после почти шестнадцати месяцев перерыва выступление «Русских балетов». Вниманию публики были представлены три балета, в том числе «Полуночное солнце». Дирижировал Ансерме, за исключением оркестровой сюиты «Жар-птица», где в качестве дирижера дебютировал Стравинский. Четыре дня спустя труппа вернулась в Париж, где приняла участие в еще одном благотворительном представлении в пользу Красного Креста в Гранд-опера. Первый балет Мясина был принят с большим восторгом, и Дягилев чрезвычайно гордился этим. И дело не только в том, что танцовщик был его персональной находкой, в отличие от Стравинского и Прокофьева, но и в том, что Дягилеву, заявившему в свое время о намерении сделать из юноши хореографа, пришлось тогда преодолеть скептический настрой окружения.

В первый день нового, 1916 года Дягилев вместе с труппой отбыл из Бордо в Нью-Йорк. На Дягилева, боявшегося даже пересечь Ла-Манш, путешествие наводило панический страх. Он всегда оставался неподалеку от своего спасательного круга и покидал каюту только в случае крайней необходимости. 11 января труппа увидела статую Свободы. Первая телеграмма, отправленная Дягилевым из отеля «Плаза», где он остановился вместе с Мясиным, была адресована любимой мачехе: «Прибыли. Слава Богу милосердному»³⁴.