Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

18 августа его температура подскочила до сорока градусов. Пришла телеграмма от Павла, в которой говорилось: «“Heureux arriver lundi 18 santè mieux Paul”.[336] Дягилев грустно улыбнулся и сказал: – Ну, конечно, Павка запоздает и приедет после моей смерти»³⁹. В тот же вечер позвали священника, чтобы он отпустил умирающему его грехи.[337] В ночь с 18 на 19 августа 1929 года температура у Дягилева поднялась до сорока одного градуса, и он больше не приходил в сознание. Он умер на рассвете, когда его лица коснулись первые лучи солнца.

У Дягилева почти не было при себе денег, и похороны оплатили Мисиа Серт и Коко Шанель. У смертного одра была проведена короткая панихида в соответствии с православными церковными обрядами, после чего тело покойного перенесли на островок Сан-Микеле, где его похоронили в православной части кладбища. На следующий день мир облетело известие о кончине Дягилева, и эта новость заняла первые полосы газет.

Стравинский узнал об этом 21 августа. Он вместе со своими сыновьями был в гостях у Прокофьева, проживавшего неподалеку. Когда он вернулся домой, в дверях его встретила жена с телеграммой в руках, сообщавшей о кончине Дягилева⁴⁰. Стравинский был потрясен, он совершенно не ожидал, что Дягилев может умереть, и терзался мыслью о том, что их последние месяцы были наполнены ссорами и непониманием. Вера писала ему: «Моя дружба с тобой и моя дружба с Дягилевым неразрывно связаны. […] Я все утро проплакала. Что теперь будет с “Русскими балетами”? Неужели все закончилось, все “Русские сезоны”? Будут ли еще представления? Мне жаль его старого друга Валечку и Павку, которые теперь буквально окажутся на улице. Это все ужасно печально. До свидания, мой милый. Твоя Вера»⁴¹.

За письмом Веры последовало письмо Ансерме, вероятно прекрасно понимавшего чувства Стравинского:

«Мой дорогой Игорь,

Я был подавлен известием о смерти Сергея Павловича, я все время думаю о вас. Я пытаюсь представить себе ваши мысли и уверен, что, несмотря на все произошедшее, а возможно, и благодаря этому, эта новость вас глубоко тронула. Вместе с ним ушла часть нашей жизни. […]

У меня ощущение, будто я причастен к семейному трауру, учитывая, что благодаря вам я вошел в этот круг. Бедный Сергей умер, не помирившись с теми, кто был его самыми близкими друзьями, в одиночестве – будто бродяга. Я думаю с огромным сочувствием о последних часах его жизни.

С братскими чувствами обнимаю вас. До скорого, Э. Ансерме»⁴².

Заниматься наследством пришлось по большей части Нувелю. Как оказалось, официальным наследником был не Павел Корибут-Кубитович, а пожилая тетка Дягилева, сестра его отца, Юлия Паренсова-Дягилева, проживавшая в Софии. Однако она написала Нувелю короткое трогательное письмо, отказываясь от всего наследства в пользу Нувеля и Лифаря⁴³. Нувель также организовал 27 августа панихиду по Дягилеву в соборе Александра Невского в Париже. Помимо этого, прошла встреча, на которой обсуждалось будущее «Русских балетов». Было решено выполнить обязательства по подписанным контрактам, но даже этого не удалось осуществить. Многие считали Нувеля представителем ближайших друзей и родственников Дягилева. 25 августа Прокофьев писал Нувелю: «Какой ужас – кончина Сергея Павловича. Он такой живой, жизненный человек, и впечатления от него были всегда так ярки, что мне, не бывшему близ него в момент смерти, как-то невозможно поверить, что Дягилева больше нет! […] Хотелось бы о многом спросить Вас: о том, как возникла болезнь, о том, можно ли было спасти, о последних минутах, – знал ли он, что умирает, и как относился, – но, вероятно, Вам сейчас не до того. Сведения в мою провинцию проникают лишь через газеты, да кое-что знаю от Стравинского, который в 60 км от меня»⁴⁴. Через несколько дней Прокофьев добавил к сказанному, что его «поразило исчезновение громадной и несомненно единственной фигуры, размеры которой увеличиваются по мере того, как она удаляется»⁴⁵.