Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

«Так много художников, как в этот раз, не собиралось еще никогда, – писал Грабарь. – Кроме петербуржцев, была и вся Москва. Дягилев, открывший собрание, происходившее в редакции, произнес речь, в которой сказал, что, по его сведениям, среди участников были случаи недовольства действиями жюри, почему он считает своим долгом поставить вопрос о том, не своевременно ли подумать об иных формах организации выставок. Он намекал на недовольство его диктаторскими полномочиями, открыто высказывавшееся в Москве. Сначала нехотя, а потом все смелее и решительнее, один за другим стали брать слово. Все высказывания явно клонились к тому, что, конечно, лучше было бы иметь несколько более расширенное жюри и, конечно, без диктаторских “замашек”.

Я молчал, начиная понимать, что идет открытый бой между Москвой и Петербургом, что неспроста явилось столько москвичей. Но самое неожиданное было то, что часть петербуржцев […] стала на сторону Москвы. Еще неожиданней было выступление Бенуа, высказавшегося также за организацию нового общества. Дягилев с Философовым переглянулись. Первый был чрезвычайно взволнован, второй сидел спокойно, саркастически улыбаясь. На том и порешили. Все встали. Философов громко произнес: “Ну и слава богу, конец, значит”»⁴.

По мнению Грабаря, закат «Мира искусства» как выставочной организации был прежде всего связан с тем, что интересы литературно-философского отдела возобладали над художественной миссией журнала, иными словами, дело было в «захвате власти Философова над Дягилевым»⁵.

Если Грабарь прав, а его рассказ о событиях особенно убедителен, поскольку он один из немногих не входил ни в одну из партий, – это говорит лишь о том, что Дягилев в своем стремлении удержать Философова чересчур пошел на поводу у Мережковского и иже с ним. Последний мудро поступил, не пригласив Дягилева на собрания недавно созданного им религиозного общества, – уязвленное самолюбие последнего пагубно отразилось на его способности мыслить объективно.

Примерно в 1903 году Дягилев начинает кампанию по привлечению Антона Павловича Чехова в качестве литературного редактора. «Я готов принять многое ради совместной работы с вами», – писал он Чехову 26 июля 1903 года⁶. После триумфа «Чайки», «Дяди Вани» и «Трех сестер» Чехов был в ту пору, пожалуй, самым почитаемым в России драматургом. Выбор Чехова объяснялся желанием Дягилева изменить художественное направление журнала, отойти от религиозного символизма Мережковского и иже с ним. Имея в своих рядах такую знаменитость, как Чехов, Дягилев мог бы придать новый импульс журналу и подорвать власть Мережковского. Кроме того, Дягилеву очень импонировали произведения Чехова, рисующие закат поместного дворянства в XIX веке, – эта тема была ему хорошо знакома. Автор поселил трех сестер, рвущихся в Москву, в Перми. Изображение среды провинциального офицерского дворянства, его неспособность адаптироваться к современной жизни не могло не затронуть личных струн в сердце Дягилева. Примерно тогда же любимец Сергея Юрий Дягилев под псевдонимом Юрий Череда начал писать рассказы в духе Чехова, которые публиковались в «Мире искусства». Огромные усилия, приложенные Дягилевым для привлечения Чехова, говорят о его надежде на то, что знаменитый писатель мог бы стать для него своего рода ангелом-хранителем. В 1903 году Чехов отправил ему одно за другим пять подробных писем⁷ – раньше такой чести он никого не удостаивал.

Но уговорить Чехова оказалось сложно. Он не только считал невозможным переезд в Петербург по причине слабого здоровья – он не представлял себе сотрудничества с Мережковским.