Сергей Дягилев

«Это было первое настоящее разногласие, положившее начало постепенному спаду в наших отношениях», — вспоминал Мясин. Впрочем, их отношения были уже не безоблачны. Дягилев ещё в Испании летом 1918 года упрекал Мясина в том, что у него «стеклянное сердце», что от него не дождаться ни благодарности, «ни одного ласкового слова». «Видимо, иногда нужно объясниться, учитывая, что ты не хочешь ни понимать, ни чувствовать. <…> Неужели мне не суждено вызвать у тебя теплоту солнца русской весны?» — вопрошал он в письме из Мадрида, когда добился наконец разрешения на транзитный путь через Францию в Англию, а «бессердечный» Мясин вместе с труппой в то время находился в Барселоне.

Без любимых и друзей, «без капли нежности» Дягилеву было тоскливо и очень трудно. Именно тогда он начал понимать, что отношение к нему Мясина нельзя назвать искренним. То же самое в 1917 году почувствовал и Нижинский. Он «был тоже Мясиным в продолжение 5 лет» и, размышляя на эту тему, глаголил истину в своих записках: «Мясин очень хороший человек, только скучен. У Мясина цель простая. Он хочет разбогатеть и выучиться всему, что Дягилев знает».

В 1920 году Мясин был уверен, что в профессиональном плане он вполне созрел, что он достиг определённых высот и фактически уже получил статус ведущего европейского хореографа. Ему не хватало только свободы. Дягилевская опека стала его слишком тяготить. Но каким образом обрести независимость? Этот вопрос всё чаще вставал перед Мясиным. Однако он продолжал пользоваться всеми благами, которыми его щедро осыпал Дягилев.

Год от года росла его коллекция картин и ювелирных украшений. Какую-то часть картин согласился взять на хранение Михаил Семёнов, с которым Мясин крепко подружился. Пару лет назад, побывав в гостях у Семёнова в Позитано, небольшом рыбачьем посёлке, где тот купил (на деньги, заработанные у Дягилева) старую мельницу и превратил её в виллу, Мясин облюбовал три острова Ли Галли и решил во что бы то ни стало их приобрести в собственность. Этот небольшой архипелаг в заливе Салерно — между побережьем Позитано и островом Капри, согласно древнему преданию, был остатками некогда знаменитого острова, где обитали сладкоголосые сирены, пытавшиеся завлечь Одиссея.

«Дягилев очень возражал против этого приобретения, потому что боялся, что владение островами могло бы нанести урон артистической деятельности Мясина. Вот почему он делал всё, чтобы изменить это решение, — писал в своей мемуарной книге Семёнов. — Например, предложил купить острова на моё имя, то есть, попросту говоря, подарить их мне, лишь бы добиться, чтобы Мясин отказался». Тем не менее через два года, когда Мясин покинул «Русские балеты», он всё же купил при посредничестве Семёнова архипелаг Ли Галли за 70 тысяч лир[53].

В начале апреля, покидая Италию, труппа отправилась в Монте-Карло. Ровно шесть лет прошло с тех пор, как «Русские балеты» там были в последний раз. Коллектив, приехавший в 1920 году в Монте-Карло, был не просто обновлённый, а совсем другой. Из старых артистов остались единицы — Чернышёва, Соколова и Карсавина, которая как бы и вернулась, но, став женой британского дипломата Генри Брюса, периодически отсутствовала по семейным и прочим обстоятельствам. В минувшем марте она выступала в лондонском Колизеуме в новом балете «Правда о русских танцовщиках» английского композитора Арнольда Бакса. Причём этот балет она сама и поставила, это был её первый балетмейстерский опыт, с чем Дягилев её, конечно, поздравил — ведь тема спектакля связана с Россией, — но в дальнейшем не проявлял никакого интереса к Карсавиной как хореографу, верной последовательнице Фокина. А вот с Баксом Дягилеву приходилось сотрудничать, когда ему понадобилась инструментовка двух пьес Лядова для балета «Русские сказки».

Выступления артистов дягилевской труппы очень тепло приняли в Монте-Карло. Маленький уютный театр всегда заполнялся до отказа. Наряду со старыми постановками Фокина было показано пять балетов Мясина, которому Дягилев, в предчувствии беды и желании каким-то образом её предотвратить, позволил именоваться на афишах и в театральных программах балетмейстером труппы. Импресарио старался поддерживать дух антрепризы, а сохранять незыблемые традиции ему исправно помогали Чекетти и Григорьев. Как потомок владельцев винокуренных заводов, Дягилев говорил со знанием дела своим незаменимым помощникам:

— Сколько бы ни взяли из бочки вина, при заполнении её новым старое остаётся.