Сергей Дягилев

Дукельский был смущён так сильно, что даже залился краской. Тем же вечером он ужинал в ресторане с Дягилевым и всей его свитой, в том числе и со Стравинским. Через пару дней, 30 июня, он писал матери: «С Дягилевым познакомился и играл ему свой концерт в весьма для меня лестной обстановке <…>. Дягилев человек очень крупный, блестящий и с большим шармом; в отношении ко мне он очень мил, внимателен и без всякого неприятного привкуса, который испытали многие другие. Моя музыка Дягилеву чрезвычайно понравилась — он нашёл в ней много силы и свежести, но ругнул за сходство с Прокофьевым, который здесь теперь не в моде. Во всяком случае, он настолько заинтересован, что сказал, что займётся приисканием сюжета для балета с моей музыкой. Не знаю, что, как и когда с этим выйдет, — пока можно только гадать, — но я началом более чем доволен. (Плюю через оба плеча и держу в кармане два кукиша.)».

После закрытия парижского Сезона, в начале июля, Дягилев заказал Дукельскому балет «Зефир и Флора». Либретто он поручил написать Кохно и советовал ему взять за образец спектакли начала XIX века, где этот греческий миф часто использовался. Затем он отправил Кохно и Дукельского (они, кстати, были знакомы по Константинополю) творить новый балетный шедевр в пригород Парижа — сельский городок Шуазель, в долине Шеврёз. Сам же Дягилев вместе с Долиным в середине июля отбыл в Венецию.

Его новый фаворит был необычайно высокого мнения о себе, его переполняли иллюзии по поводу собственного величия. «Глядя на него, можно было подумать, что он родился в королевской семье», — отзывались о Долине некоторые его коллеги. Дягилев, несомненно, увлёкся этим изящным танцовщиком, хотя порой его терзали сомнения в правильности выбора, что-то его настораживало, в том числе и то, что Долин был иностранцем. С англичанами у Дягилева было мало эмоционально общего, и с обеих сторон нередко возникали досадные недоразумения. Как-то раз он внимательно выслушал «жизненную философию» одного из британских артистов своей труппы, а затем спокойно заявил: «Иногда мне кажется, что вы абсолютно верите, будто Бог сотворил только животных и англичан».

А между тем Коко Шанель на репетиции «Голубого экспресса» сказала Дягилеву: «Вот твой танцор», — указав на самого слабого артиста кордебалета — Сергея Лифаря. Сидевшая рядом Мися Серт тоже находила его очаровательным. Лифарь действительно был сложён хорошо. К тому же, как и Долин, он обладал безграничными амбициями и обожал привлекать к себе внимание. При каждой возможности он стремился попасться Дягилеву на глаза. Так, например, в Государственном музее Амстердама его главная цель состояла отнюдь не в том, чтобы увидеть живопись Рембрандта, а в том, чтобы быть самому замеченным и удивить импресарио (который находился там в компании с Долиным и Кохно), дескать, вот он какой замечательный — ходит один по музею, «старается что-то понять» и занимается самообразованием. Позднее он также полагал, что этим утёр нос и Долину, и Кохно.

Уловок у Лифаря было множество, наконец какие-то из них сработали, и вскоре Дягилев решил отправить его в Турин — заниматься в частном порядке с Чекетти. А перед этим он водил его к портному и по разным магазинам, одел с ног до головы. В труппе все уже давно знали, что Дягилев одевает своих любимчиков. Когда Лифарь появился в новых брюках гольф и шляпе-канотье, Соколова на правах соотечественницы прошептала Долину по-английски: «Твоя песенка спета, приятель». Естественно, Долин занервничал, хотя на что-то ещё надеялся, продолжая себя чувствовать королём и виртуозом современного танца. Тем не менее 6 июля Дягилев лично провожал Лифаря в Италию, благословив его «на работу и на всё хорошее» и снабдив кучей русских книг.

«Мне пришли в голову все ходившие в нашей труппе разговоры о необычной интимной жизни Дягилева, о его фаворитах… Неужели и я, — переживал Лифарь, — для Сергея Павловича его будущий фаворит, неужели он и меня готовит для этого? Я так живо представил себе это, что наедине с самим собой, перед самим собой густо покраснел и сейчас же откинул для себя возможность этого. Нет, всё, что угодно, только не это — я никогда не стану «фаворитом»! Но что же тогда делать? Я знал, что если буду продолжать встречаться с Дягилевым, то не смогу грубо и резко оттолкнуть его, не смогу ни в чём отказать ему…» Так что Лифарю заранее всё было известно, с этим он легко смирился и просто кокетничал.