Сергей Дягилев

Итак, в Турине он брал уроки у «свирепого, вспыльчивого, злого маэстро» Чекетти, безропотно принимая удары тростью по своим ногам и рукам. Дягилев тем временем встречался в Венеции с директорами европейских и американских театров, вновь получил от Отто Кана приглашение на гастроли в США. «Здесь в Венеции так же божественно, как и всегда, — для меня это место успокоения, единственное на земле, и к тому же место рождения всех моих мыслей, которые я потом показываю всему миру», — писал он Лифарю в Турин. Но в первую очередь дал наставления: на уроках старика Чекетти «надо сразу брать быка за рога», усвоить всё, что можно, а на досуге много читать.

Дягилев сообщал, что «тоже целый день» читает, в частности нашумевший роман Марселя Пруста, но о том, что чтение его порой прерывается, когда он с театральным биноклем наблюдает за резвящимся на пляже Долиным, писать, конечно, не стал. И это понятно, ведь этим летом на личном фронте он вёл двойную игру. 27 июля в Венеции Дягилев поздравлял Антона Долина с двадцатилетием, а через день назначил встречу в Милане девятнадцатилетнему Лифарю. Русские предпочтения вновь взыграли, но двух дней с Лифарём в Милане ему показалось мало, это была, так сказать, «проба пера», поскольку тот ещё только трепетно думал об «одном мгновенном дыхании жизни, скрепляющем союз». Вернувшись в Венецию, Дягилев посвящает Долину ещё одну неделю на Лидо, затем три дня во Флоренции, откуда посылает Лифарю танцевальные туфли плюс «небольшой подарочек — 10 книжек» с иллюстрациями работ самых великих флорентийских художников эпохи Возрождения, при этом строго обязывает своего питомца «изучить все эти снимки наизусть».

Около 10 августа Дягилев с Долиным приезжает в Монте-Карло. Сюда же через пару дней прибудут Дукельский и Кохно. Им следует отчитаться, что сделано за целый месяц. В большей мере это касалось Дукельского, так как с Кохно по поводу либретто велась интенсивная переписка. Результатами, по-видимому, Дягилев был не разочарован, новая музыка Дукельского ему понравилась. «Я сделал все замечания, он очень мило принимал всё к сведению и будет продолжать [работу над сочинением] в Монте-Карло под моим присмотром, чем я доволен, — сообщал друзьям Дягилев. — Для 20 лет он чрезвычайно одарён и развит». Творческая жилка Дукельского давала о себе знать не только в музыке, но и в поэзии, которой он занимался и впоследствии, выпустив в конце своей жизни четыре книги стихов на русском языке. В одной из книг опубликована великолепная эпиграмма «На С. П. Дягилева», датированная 1924 годом:

Кто дубы зачавший жёлудь?
Кто ярится, аки лев?
Кто воркует, аки голубь?
Бог балета Дягилев.

«Все находили Дукельского привлекательным, а некоторые из молодых танцовщиц даже углядели в нём сходство с Пушкиным», — сообщал Григорьев, ярко дополнив характеристику молодого композитора-вундеркинда. Его кропотливая ежедневная работа «под присмотром» Дягилева в Монте-Карло длилась неделю. Импресарио ждали дела в Италии, он должен снова туда ехать, и на этот раз без Долина, который в мыслях предположил, вполне деликатно, что импресарио будет в Турине — «смотреть, как Серж Лифарь берёт уроки у маэстро Чекетти».

Но в Турин Дягилев не поехал. Срочной телеграммой и денежным переводом из Монте-Карло он прекращает туринские уроки своего пока что предполагаемого фаворита и назначает ему встречу снова в Милане. 20 августа Лифарь прибывает на миланский вокзал, и они «тотчас» же едут в Венецию, где проводят пять счастливых дней. Ошеломленному Лифарю показалось, что «всё стало в жизни другим». Другим стал и Дягилев, он вдруг «превратился в дожа-венецианца», гордого, жизнерадостного, добродушного, и даже про свои любимые музеи забыл. А Лифарю, вспоминавшему эти дни, померещилось, что они «после оперы [в Театре Ла Фениче] ужинали с Есениным и Айседорой Дункан». Он опустил детали той важной встречи, которой вовсе не было и быть не могло, зато хорошо запомнил, что Дягилев ему рассказывал много венецианских историй, и это правда.