Сергей Прокофьев

Тринадцатиминутная «Ода» начинается с до-мажорного аккорда у пяти труб, с ударов роялей и литавр и идёт тяжёлой поступью гиганта (а), внезапно пускающегося в пляс (b), потом снова переходящего на тяжёлый шаг, погружающегося в лирические раздумья (с), за которыми следует новый плясовой кусок (b1), и, наконец, триумфально звучащий, ещё более тяжёлый шаг начала «Оды» (a1). Построение её — a + b + a + c + b1 + a1 — сильно напоминает слегка нарушенную симметрию Первого фортепианного концерта (с его последовательностью разделов ab + с + Ьа) и вообще гораздо больше вызывает в памяти петербургские «дикарские» сочинения 1910-х годов, чем ту лирически проникновенную музыку, которую Прокофьев писал в 1930-е, решив возвратиться в СССР. Мост к этим стихийным сочинениям перекинут через цитаты из грандиозной и апокалипсической «Кантаты к ХХ-летию Октября», через заимствование начальной темы из IX её части «Симфония» для плясового куска «Оды» и второй, слегка переработанной лирической темы той же IX части «Кантаты» — для обширного лирического раздела «Оды». Полная тем, задуманных ещё в 1930-е годы для мобилизационного и революционно-патриотического сочинения, победная «Ода» несла на себе отблеск предвоенного зарева и одновременно утверждала, по крайней мере, в замысле Прокофьева, что предвестия лучшего мира, который грядёт за последней мировой войной, сбылись.

Теперь композитор мог снова браться за всё что угодно. Пока же он — вопреки строгим рекомендациям врачей ограничивать время работы — засел, помимо упорной диктовки «Воспоминаний», за работу над новой, трёхчастной, Шестой по счёту симфонией, которая должна была стать противовесом сверхчеловеческой «Оде» — как воплощение всего лири-чески-человечного, мятущегося, страдающего, что оставила в его сознании война. Первые такты нового сочинения были записаны 23 июня 1945 года, на следующий день после годовщины германского вторжения. Однако 20 августа он, отложив в сторону эскизы симфонии, начал писать черновую партитуру «Оды». 29 сентября оркестровка грандиозной «Оды» была уже завершена — в том самом композиторском совхозе «Иваново», где писалась и Пятая симфония.

Если в январе — феврале 1945 года физическое состояние Прокофьева казалось порой безнадёжным, то к началу лета он окреп настолько, что 1 июня побывал на защите первой диссертации о собственном творчестве — сданной ещё до войны в набор книги Израиля Нестьева «Творческий путь С. С. Прокофьева». Нестьев расширил библиографию и приписал к прежней книге две новые главы — «Война» и «Итог». Защита проходила в пять часов вечера, на заседании учёного совета теоретико-композиторского факультета. Оппонировали профессора Кабалевский и Цуккерман. Нестьеву была присвоена учёная степень кандидата искусствоведческих наук, а текст диссертации, снабжённый предисловием Сергея Эйзенштейна и очень неплохо переведённый на английский Розой Прокофьевой (однофамилица нашего героя), ушёл по официальным каналам в США, где им заинтересовалось знаменитое издательство «Альфред А. Кнопф».

18 июня Прокофьев смог присутствовать и во Всесоюзном обществе по культурным связям (ВОКС) на вручении ему медали Королевского Филармонического общества, поднесённой послом Великобритании в Москве сэром Арчибальдом Кларком Керром, и даже произнести небольшую речь по-русски и по-английски:

«Я глубоко тронут тем высоким вниманием, которое оказывает Королевское Филармоническое общество.

Я хорошо знаю, что Королевское Филармоническое общество является одним из самых значительных и прославленных музыкальных учреждений мира и не склонно присуждать свои медали не слишком легко и не слишком часто. (До Прокофьева за 132 года существования награды медалью были отмечены Иоганнес Брамс, Шарль Гуно, Аделина Патти, Пабло Казальс, Фриц Крейслер и ещё четыре с половиной десятка выдающихся музыкантов.)

Вторая причина носит, я бы сказал, чисто сентиментальный характер: дело в том, что я многократно бывал в Англии и научился любить музыкальную жизнь Лондона, его превосходные оркестры, его гостеприимную и по-настоящему музыкальную публику. С Лондоном у меня ассоциируются приятные и дорогие воспоминания, с лондонскими музыкантами меня связывает хорошая творческая дружба.

Награждение меня золотой медалью я рассматриваю как выражение симпатий и дружеских чувств, которые взаимно питают наши великие победоносные народы».

Вручая медаль, посол Керр заметил, что «музыка, являясь самым отвлечённым видом искусства, отличается от других ещё тем, что она одно из средств, с помощью которых можно наиболее непосредственно и свободно передавать чувства, преодолевая различие языков и обычаев. Поэтому так велики роль и значение музыки в отношениях между народами, и я могу сказать без преувеличения, что среди тех, кому доступен язык музыки, имя Прокофьева пользуется таким же глубоким уважением в Великобритании, как и в Советском Союзе».