Сергей Прокофьев

Воскрешение Прокофьева к жизни и к творчеству было поистине чудесным и только лишний раз убедило его в беспредельной силе собственного сознания и в правильности взгляда Christian Science на болезни как на умственные недуги.

В середине лета 1945 года война продолжалась только в Восточной Азии и на Тихом океане. Япония упорно сражалась — против США и на оккупированных ею территориях Китая и Кореи. Официальная японская точка зрения сводилась к тому, что страна возглавляет борьбу за освобождение всей Азии от империалистического гнёта держав Запада. В течение всей Великой Отечественной войны СССР и Япония придерживались подписанного в 1941 году пакта о нейтралитете: прямое военное столкновение было невыгодно обеим сторонам. 26 июля 1945 года союзники по антигитлеровской коалиции — США, Великобритания и Китай — потребовали военной капитуляции Японии. 6 августа американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу на Хиросиму. 8 августа 1945 года СССР официально уведомил Японию о поддержке ультиматума: «Советское Правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции». 9 августа СССР начал войну против Японии. В тот же день атомной бомбардировке подвергся другой японский город — Нагасаки. Красная армия вошла на территорию Китая и Кореи, в Южный Сахалин, десантировалась на Курильские острова и уже готовилась ко вторжению на Хоккайдо.

Эта война после войны, а в сущности — избиение обречённого на поражение восточного соседа, на земле которого Прокофьеву как-то довелось выступать с концертами, — не вызывала у композитора симпатии. На атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, спасшие, ценой массового уничтожения «вражеского» мирного населения, по утверждению тех, кто бомбил, жизни многих десятков тысяч солдат союзных армий и предотвративших кровопролитное десантирование американских и советских войск на Японские острова, Прокофьев откликнулся саркастическим одностроком-перевёртышем:

Там уж уран! полки в резерв и клоп наружу! мат!

Он никогда не отличался милитаризмом. Одно дело — защита родной земли, другое — участие в травле загнанного врага твоего военного союзника. 2 сентября 1945 года Япония капитулировала. Вторая мировая война завершилась.

До первого исполнения «Оды на окончание войны» — на концерте 12 ноября в Зале им. П. И. Чайковского под управлением Самуила Самосуда — оставалось два месяца и десять дней. В ночь премьеры (концерт начался в 8.30 вечера) зал был отнюдь не переполнен: произведения Прокофьева в СССР вообще редко собирали полные залы, слишком уж разнилась культурная атмосфера опровинциалившейся сталинской Москвы, нервного напряжения предреволюционного Петрограда и очень большого интереса к новинкам, всегда отличавшего Париж. Однако те, кто пришёл, потребовали на бис повторить «Оду». Критика встретила «Оду» тоже приветственно. Нестьев писал 23 ноября в газете «Советское искусство»: «Обилие резких, гремящих тембров ударных (включая ударно-шумовую функцию роялей) вполне оправдано идейным замыслом автора.

Впрочем, рождающаяся уже во вступлении певучая и привольная тема валторны — инструментальная песня-речитатив широчайшего диапазона в характерно прокофьевском до мажоре предвещает появление более напевных и эмоционально-зрелых образов.

<…> Как расплавленная золотая лава, клокочет и звенит ослепительно-победное tutti <конца произведения>, вызывая в памяти наиболее впечатляющие, солнечные эффекты финала «Скифской сюиты».

Однако оценка профессионального сообщества отличалась от мнения публики и дружественной критики. В газетном отклике на премьеру Нестьев с максимальной осторожностью и благожелательностью по отношению к Прокофьеву свидетельствовал, что «одни восторгались, другие упрекали автора в намеренном отказе от сложного симфонического развития, в несколько механическом конструировании звуковых кусков. С некоторыми из этих упрёков нельзя не согласиться. Известная механичность формы, резкость стыков и переходов действительно ощущаются в Оде». Разумеется, более вдумчивые коллеги давно бы заметили, что не один Прокофьев, а вся новейшая русская музыка отвергла симфоническое развитие классического немецкого типа. «Несколько механическое конструирование», мастерами которого были Стравинский и Прокофьев, диктовалось совершенно другой логикой музыкального построения. Если же отнестись к зафиксированным Нестьевым мнениям профессионалов с должной пристальностью, то в них нетрудно разглядеть первые признаки надвигающегося недовольства, бунта рутинёров против диктатуры гениев, «антиформалистического» шквала, который через несколько лет погребёт под собой всю русскую музыку.