Серые земли Эдема

Охранник вглядывается, слегка кивает и отступает в темноту. Я еще с минуту стою, потом поворачиваюсь и бреду мимо стоянки, сердце сильно бьется.

На этот раз все тихо…

Метро еще работало. Голова болела, я тупо смотрел на мелькающие огни. Вяло пытался истолковать увиденное. Всё можно было объяснить двояко. Или я попал на обряд тайной секты, где Аннабель исполняла роль мифической Лилит - я знал, что подобные секты с кровавыми или сексуальными обрядами все более популярны в современном мире…

Или же все, что она говорила, было правдой…

Но в это не очень верилось: люди вокруг сонно кивали, тусклые огни проносились за окнами.

Но вдруг это правда? Вдруг я видел самую прекрасную и обольстительную из женщин? Ту, что не подчинилась Адаму, и за это была проклята и изгнана из рая. Любовницу Люцифера и мать демонов. Сама ставшую демоном, чтобы приходить по ночам к мужчинам. Вдруг я видел Лилит?…

Я улыбнулся и вышел на станции метро 'Комсомольская'…

5. Путешествие на север.doc

Рельсы лежали в грязи и воде. Хвостовой вагон надвигался, неотличимый от темноты, и только два красных фонаря делались все ярче. Посадка была быстрой и молчаливой, мягко тронулись вагоны в свой далекий путь. Я устроился на верхней полке, слушая шепот ветра по крыше вагона.

По питерской дороге поезд пошел скоро, с гулом бесконечного падения в горизонтальную пропасть, разделившую две столицы России. Временами вагон кренило, и на постели падал голубой мелькающий свет из окон встречного экспресса.

Ночью я ненадолго проснулся. Поезд стоял, гулко отдавался скрип шагов и неразборчивые голоса. Стекла замерзли, обретя слепой больничный вид.

Петербург!

Сюда, на рубеж России, когда-то пришел Петр, чтобы основать новую столицу. Какой скрытый смысл в этом был? Чтобы Россия смогла вдохнуть освежающий воздух Запада через серые хмари Финского залива? Или наоборот, распахнуть для Запада дверь в необозримые природные кладовые России?…

Но разве даст ответ Петербург? Я был здесь на экскурсии и помнил высокомерные дворцы, грозящий небу шпиль Петропавловской крепости, и статую одинокого всадника на взвитом на дыбы коне.

Столица империи поднялась на этой болотистой окраине, чтобы впивать живительные соки из русской земли, перекачивать ее богатства на Запад и возводить надменные дворцы над Невой. Но в конце концов истощенная страна взбунтовалась, попытка Петра потерпела крах, и столица вновь возвратилась в Москву.

Где-то здесь была шведская крепость, которую штурмом взял Петр и переименовал в Шлиссельбург - 'город-ключ'… И Петербург был построен как город-ключ… А может быть, вся Россия - это тоже ключ?… Только к чему - к Западу или Востоку?…

Какая-то мысль настойчиво стучалась мне в голову. Но я снова заснул.

Когда окончательно проснулся, поезд шел медленно. За окном синел снег, тянулась серая поросль кустов. Мало было селений в этом краю. Поезд ненадолго останавливался у деревянных вокзалов, потом дергался, будто отдирая примерзшие колеса, и ехал снова.

В вагоне просыпались, спускали ноги с полок и переговаривались. Полку внизу занимала толстая девочка лет пятнадцати. Вчера ее провожали родители, а она исподтишка поглядывала на солдата, занявшего боковую полку. Когда ночью я ненадолго просыпался, то видел, как солдат в расстегнутой гимнастерке сидит рядом с девочкой и что-то нашаривает под одеялом. Но тогда было гробовое молчание, а сейчас слышалось хихиканье - солдат маячил передо мной стриженым затылком и что-то ворковал девочке.

Напротив, на верхней полке, неподвижно лежал кто-то, с головой накрытый белой простыней, а внизу сидел седой старичок. В Москве полки остались пустыми - видимо, пассажиры сели по дороге. Старичок доброжелательно поглядел на меня и, словно не замечая парочку напротив, стал читать что-то в тетрадке.

Нехотя рассвело. Сначала изредка, а потом все чаще замелькали за окном хлопья снега. Я свесился с полки: девочка натянула простыню до подбородка и маслеными глазами следила за солдатом, который игриво поглаживал круглящиеся под простыней колени.

Наконец девочка выбралась из-под простыни, и оба куда-то ушли. Я слез и стал нарезать колбасу. Сосед напротив тоже достал сверток, аккуратно выложил на газету хлеб и сало, очистил несколько долек чеснока. Пригласил и меня присоединиться, так что я нарезал еще колбасы. Поглядывая в окно, старик спросил:

– Тебя как зовут?

– Андрей, - ответил я.

Старичок кивнул и еще раз внимательно оглядел меня. Глаза были удивительные: будто под влиянием пережитых тягот, они раз за разом вваливались все глубже, и теперь смотрели на мир из колец высохшей плоти - два чистых голубых родничка. Поев, старик завернул оставшийся запас в белую тряпицу, убрал и, глядя в окно, неожиданно заговорил: