Серые земли Эдема

Изба оказалась больше, чем подумал сначала - настоящий деревенский дом. Бревен здесь явно не жалели. Дверь до половины занесло снегом, так что пришлось снять лыжи и использовать сломанную вместо лопаты.

Замка не было, но из-за мешавшего снега я с трудом оттянул дверь. Из темноты пахнуло гнилым деревом и сушеными травами. Когда глаза привыкли, внутри оказалось не так темно: в противоположной стене тускло светилось оконце. Я различил довольно большую комнату - с нарами и печью. Перед печью, по таежному обычаю, сложена куча поленьев. Если доберется замерзающий путник, ему будет не до заготовки дров.

Я ощутил горячую волну благодарности к тому, кто оставил дрова. Вдруг почувствовал, насколько устал. Сбросил рюкзак на пол, отряхнул с себя снег и занялся печью.

Внутри уже лежала береста для растопки, а рядом с печкой коробок спичек. Я воспользовался своим, хватило ума взять. Когда береста занялась, стал подкладывать тонкие полешки, и скоро в печи загудело яркое пламя, а по темным бревенчатым стенам затанцевали красные сполохи.

Я снял отсыревшую куртку и сел на нары, покрытые рваным тюфяком. Из дыр вылезал остро пахнущий сухой мох.

Очень хотелось пить. В мигающем свете я разглядел полку, а на ней закопченный чайник. С трудом встал, взял чайник и направился к двери. В лицо ударил ледяной холод, белые искры летели из тьмы. Я набил чайник снегом и поставил на печь. Развернул сверток с провизией, колбаса и хлеб показались очень вкусными, но было мало. Ничего, завтра доберусь до железной дороги. Как повезло, что наткнулся на избу, иначе мог замерзнуть насмерть!

Наконец-то я напился тепловатой воды, а затем натолкал в печь толстых поленьев. Сняв промокшие ботинки и носки, пристроил сушиться, а сам лег на нары и укрылся курткой. Все тело ныло, но постепенно наползало приятное расслабление. Глядя на сполохи, я вспомнил, как топили печь с Кирой, и вскоре провалился в сон.

Проснулся оттого, что замерзли ноги.

В печи тлели угли, на полу лежал молочно-белый квадрат, пересеченный крестом. Я встал и подошел к окну.

Метель перестала, над темными елями белым фонарем висит луна. Снег на поляне голубовато искрится. Поверх леса выгибает белесую спину сопка, словно огромная ангорская кошка нежится в лунном сиянии.

Снежный мир… Я застываю, очарованный.

А затем слышу звук. В груди холодеет - вдалеке торжественно поют фанфары. Звук близится, становясь оглушительно грубым. На склоне сопки возникает жемчужно-белый столб. В сердцевине сквозит тьма - словно некий темный вихрь закручивает снег. Снеговой столб тараном ударяет в лес, быстро приближается среди елей, и я с ужасом вижу, как несколько деревьев спичками отлетают в стороны.

Стена взвихренного снега закрывает ели. Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону - осколки оконного стекла со звоном проносятся мимо. В лицо ударяет морозная свежесть и… что-то еще.

Неужели аромат духов?…

Я кидаюсь к нарам и сажусь, накинув на плечи куртку. Сердце бешено бьется: что это было? Снежный смерч?

Но пока ничего не происходит, лишь из разбитого окна тянет морозным воздухом. Я начинаю дрожать, поднимаюсь на ноги и после долгих поисков нахожу старый мешок. Кое-как затыкаю окно - ели совсем черные, а луна светит тускло - и подкладываю в печь дров.

Снова ложусь, все еще стуча зубами от холода. Пламя разгорается с трудом, оно угрюмо-красного цвета. Багровые отсветы колыхаются по стенам, и я тоже колеблюсь на грани сна и бодрствования…

Слышится чье-то бормотание. То ли мне снится, то ли на самом деле двое, невидимые в темноте, спорят о чем-то.

– Он видел птицу Гамаюн. К чему бы это? - клекочет один голос.

– Не всех трех, а только вещую. Но ему все равно не добраться до Сада, глаза выклюем, - со скрежетом отвечает другой.

Снова клекот:

– Косточки бы ему обглодать.

– Еще успеем, - скрипит второй. - Может быть, даже этой ночью. Если Госпожа позволит…

– Тише! Она идет…

Все смолкает. Огонь в печи совсем никнет, а потом вдруг ярко разгорается. На бревенчатые стены падает красный свет, словно их в мгновение ока увешивают багряные гобелены. Дверь беззвучно отворяется, но оттуда тянет не морозом, а тем же терпким ароматом духов.

Словно падает, и тут же отдергивается черный занавес. Дверь закрывается. Посреди комнаты возникает темная фигура: заостренные груди, плавный изгиб бедер, два зеленых огонька на месте глаз.

Я сразу понимаю, кто передо мной, и встаю.

– Ты учтив, - раздается грудной голос Аннабель. - Перед женщинами принято вставать. Но перед Владыками положено вставать на колени.

Меня бьет дрожь, однако я растягиваю губы в улыбке. Вот уж не собираюсь ни перед кем вставать на колени.

– Тут кто-то говорил про госпожу. Пусть ты и госпожа, но не моя.

Аннабель делает движение вперед, и глаза загораются изумрудами. Черная копна волос, красноватый свет обтекает груди, слегка подрагивает на животе…

Аннабель явилась обнаженной, и у меня пересыхает во рту.

– Ах да, - задумчиво произносит она. - Ведь я так и не поцеловала тебя…

– Откуда ты явилась? - хрипло спрашиваю я. - Или я вижу призрак?

Аннабель улыбается - и зубы вспыхивают, как острые рубины во рту.