Сестра Харуна-ар-Рашида

Джаафар ибн Яхья схватился за саблю. И сразу же сорок негров подняли копья. Он понял, что сопротивляться бесполезно, надо выиграть время, и возопил, вздымая руки к небу:

— О небеса! Прошу милости!

Быстро опустил руки. Земные заботы были важнее. Опьянение прошло, будто его и не бывало.

— Масрур! — воскликнул он, приняв решение. — Ты разумный человек! Я богат, а служба твоя не вечна. Тысяча тысяч динаров за то, что ты выпустишь меня отсюда. Тысяча тысяч динаров и добрый скакун в придачу. Тебя никто не догонит. Соглашайся! У себя в Фергане ты будешь первым богачом.

— Преданный слуга не берет денег! — ответил палач.

— Смотри не промахнись! Такой случай бывает в жизни однажды. А деньги берут все. Даю половину моих богатств. Слышишь? По-ло-ви-ну!

— Не возьму!

— Молодец! — похвалил визирь, тут же меняя тактику. — Я так и думал, что ты откажешься! Уважаю тебя с этой минуты. Проводи меня к Харуну ар-Рашиду. Мне нужно поговорить с ним, я убежден, что все уладится.

— Халиф не приказывал тебя пускать к нему. Он приказал принести твою голову.

— Э, ты же знаешь халифа, в припадке гнева он мог отдать приказ, о котором потом пожалеет. Может быть, уже пожалел. Ступай к нему и скажи, что я мертв! Если он выразит сожаление, признайся во всем. За одно это отдаю половину богатств. Они — твои!

Предложение это ошеломило Масрура. Оно не вело к предательству. Он ничего не терял. Ровным счетом ничего! Харун ар-Рашид действительно мог изменить решение. Такое случалось… Почему бы и не попробовать счастья?

Он кивнул головой, молча отобрал у визиря саблю, провел в шатер, приказал неграм стеречь пленника и ушел.

Джаафар ибн Яхья погрузился в раздумье. Он раскаивался, что не уехал из Багдада, поверил, что халиф милостиво отпустил его в Хорасан. Как он обманулся! Надо было рвать отношения, рвать немедленно, а не пытаться их наладить. Теперь на помощь рассчитывать нечего, надо самому попытаться вырваться отсюда! Аббаса ждет… О дорогая, ты даже и не догадываешься, в какую западню я попал! Зачем человеку власть? В чем смысл человеческого существования? Не в том ли, чтобы жить в покое и тишине? Разве спокойствие не есть счастье? Казалось, близка счастливая, безмятежная пора, и вдруг…

У входа показалась приземистая фигура. Джаафар ибн Яхья глянул на вошедшего палача и по его насупленным бровям понял все. Будто сквозь дрему услышал слова, которые палач мог бы и не говорить:

— Я сказал халифу, что ты убит. Он приказал принести твою голову.

Невероятным усилием воли визирь стряхнул оцепенение и властно приказал:

— Постой!

Он пошел навстречу Масруру, не спуская глаз с сабли, которая болталась у того на боку.

— Что-то я хотел тебе сказать… Нет, не о пощаде… Что решено, то решено. Ах да, вспомнил! Аббаса! Халиф и ее намеревается казнить?

Рукоятка была совсем близко.

— Аббаса мертва, — произнес палач.

— Ты лжешь, негодяй!

Визирь прыгнул на Масрура, схватил саблю и в тот же момент, глянув в округлившиеся от ужаса глаза ферганца, понял, что тот сказал правду. Пальцы его разжались.

— А-а-а!

Исторгнувшийся из груди крик походил на вопль смертельно раненного животного.

Все было кончено. Жизнь утратила смысл. Джаафар ибн Яхья склонился над плахой. Впервые в жизни глаза визиря были влажны от слез.

— Аббаса мертва! Убей меня, палач! Прошу тебя, убей!

Глава LXV ХАРУН АР-РАШИД И ГОЛОВА ДЖААФАРА ИБН ЯХЬИ

Халиф видел, что палач лжет ему. Но он понимал: визирь находится в замке Вечности, и это главное. Время для захвата Джаафара ибн Яхьи было выбрано удачно. Ни спешить, ни медлить было нельзя. Зачем было спешить? Хорошо, что визирь выпил по случаю исполнения своих желаний, теперь с ним легче справиться. А промедление грозило тем, что он пронюхает об убийстве Аббасы, организует защиту, позовет Бармекидов и сторонников из Нахравана, и тогда начнется междоусобица.

Теребя бороду, Харун ар-Рашид метался по спальне, грозил кулаком.

— Убить! Немедленно!

Тут же кричал:

— Нет, подождать!

Затем повторял снова:

— Обезглавить! Конечно, обезглавить!

Коромысло весов, на которых колебались его решения, склонялось то в одну сторону, то в другую.

На стене висел пышный ковер. Халиф внезапно остановился перед ним, тупо уставился на вытканное изречение. Замысловатая вязь сплеталась в его сознании в уродливую черную паутину. Медленно разматывалась она, и халиф мог прочесть слова стихотворения:

Где же вы, индийские клинки?
Отчего врага не поразили,
Отчего вы, плану вопреки,
Кровью души нам не исцелили?
И победный золотой венец
Отчего виски не украшает?
Убивает недруга храбрец,
Только трус его не убивает.

Вошел Масрур, держа на серебряном подносе окровавленную голову. Харун ар-Рашид побледнел. С подноса на него смотрели еще не успевшие остекленеть глаза.