Сестра ветра

— Как же вы не понимаете, Алли? Да стоит мне сказать лишь одно плохое слово в адрес его драгоценной матушки, и он тут же хлопнет дверью. И потом, с моей стороны это было бы верхом жестокости — разрушить веру Тома, с которой он вырос, в то, что Марта в нашей с ней ситуации невинная жертва. Зачем же я стану сбрасывать ее с пьедестала, особенно сейчас, когда ее уже нет в живых? Какой в этом смысл? Какой резон? — Феликс снова вздохнул. — Ну было и было. Было и прошло.

«Этот человек мне явно симпатичен», — подумала я. Он отнюдь не законченный эгоист. Во всяком случае, чувства и переживания его близких ему не безразличны. Хотя при этом он не сильно старался добиться расположения Тома.

— А сейчас я спрошу вас вот о чем. Зачем вы все это рассказали мне? Или хотите, чтобы я, в свою очередь, рассказала вашу историю Тому?

Какое-то время Феликс молча разглядывал меня, потом взял со стола стакан с виски и осушил его до дна.

— Нет, не поэтому.

— Тогда зачем? Чтобы тем самым сказать мне, что Том все же был прав? Что я еще один ваш ребенок, рожденный вне брака еще одной вашей жертвой, да? — Я говорила нарочито шутливым тоном, но по глазам Феликса видела, что ему еще есть что сказать мне.

— Все не так просто, Алли. Совсем не просто… Черт! Запутался вконец. Простите меня. — Он снова подхватился со своего места и побежал в бар, а через пару минут вернулся назад с очередной большой порцией виски. — Простите, но, как видите, я действительно законченный алкоголик. Между прочим, попрошу заметить, что когда я пьян, то играю гораздо лучше, чем на трезвую голову.

— Так все же, Феликс, что такое вы собирались рассказать мне еще? — насела я на него, опасаясь, что очень скоро вторая порция виски подействует на него отупляюще. Язык начнет заплетаться, мысли в голове путаться.

— Дело в том… Когда я вчера увидел вас с Томом сидящими рядом на диване, похожими, словно две горошинки из одного стручка… я вдруг подумал. Точнее, все в моей голове сложилось и стало ясным, как дважды два. Целую ночь я промучился без сна, все думал, а нужно ли мне рассказывать об этом вам. Ведь, несмотря на предвзятые мнения о моей персоне со стороны других людей, у меня тем не менее есть моральные принципы. Свой, так сказать, кодекс чести и всего того, что можно, а чего нельзя. И уж меньше всего на свете мне хочется причинить кому-то из вас двоих очередную боль. Я и так много чего напортачил в своей жизни.

— Феликс, прошу вас, скажите же мне все, что вы хотели сказать, — снова умоляюще повторила я.

— Ладно, ладно! Но еще раз предупреждаю, это такая головоломка, в которой я и сам пока не разобрался до конца… Вот!

Он сунул руку в карман и извлек оттуда старый конверт. Потом положил конверт на стол, прямо передо мной.

— Как я уже говорил вам, Алли, когда Марта родила, она сообщила мне об этом и приложила к письму фотографию.

— Да, вы говорили. Фотографию Тома.

— Да, Тома. Но она держит на руках еще одного младенца. Девочку. Получается, что Марта родила двойняшек. Хотите взглянуть на эту фотографию? И на само письмо?

— О боже! — едва слышно пробормотала я, судорожно ухватившись за край дивана и чувствуя, как все поплыло перед глазами. Я опустила голову. Феликс мгновенно подбежал, уселся рядом и стал гладить меня по спине.

— Алли, сделайте глоток виски. Вам сразу же полегчает. Надежное средство при любом душевном потрясении.

— Нет! — резким движением я отодвинула стакан в сторону. Запах виски сразу же вызвал у меня приступ тошноты. — Я не могу. Я беременна.

— Господи, что же я наделал? — возбужденно выкрикнул Феликс.

— Подайте мне, пожалуйста, воды. Меня уже чуть-чуть отпустило.

Он подал мне стакан с водой. Я сделала несколько глотков, чувствуя, что полуобморочное состояние мало-помалу проходит.

— Простите, — повинилась я перед своим собеседником. — Но сейчас мне действительно лучше. — Я взглянула на конверт, лежавший на столе, и взяла его. Потом трясущимися руками, а руки мои дрожали почти так же, как и у Феликса, я открыла конверт, извлекла из него листок бумаги и черно-белую фотографию красивой женщины. В которой я сразу же опознала мать Тома. Именно ее фотографию в рамочке я видела во Фроскехасет. Женщина убаюкивала двух младенцев.

— Можно мне прочитать само письмо?

— Оно на норвежском. Я сам прочитаю его вам.

— Да, пожалуйста.

— Ладно! Вначале, как обычно, идет адрес. Больница Святого Олафа в Трондхейме. Потом дата: 2 июня 1977 года. А дальше уже сам текст. — Феликс слегка откашлялся. — «Дорогой Феликс, думаю, я должна сообщить тебе, что родила двойню: мальчика и девочку. Первой на свет появилась девочка, тридцать первого мая, еще до наступления полуночи. Несколько часов спустя, уже на рассвете первого июня, родился мальчик. Я очень устала. Роды были тяжелыми и долгими. А потому, скорее всего, я пробуду здесь еще неделю или чуть меньше. Потому что быстро иду на поправку. Посылаю фотографию твоих деток. Если захочешь увидеть их или меня, приезжай. Мы пока еще здесь. Люблю тебя, твоя Марта». Вот, собственно, и все.