На следующее утро Иоганна отправилась в Шанцлальм. Так местные жители называли Зальцбургскую тюрьму, большое квадратное здание в старой части города, рядом со зданием суда. Она даже не сказала матери, куда направляется, чтобы не встревожить её ещё больше, пока не удостоверится хоть в чём-то. Ингрид могла ошибиться. Иоганна предполагала, что наспех нацарапанная записка была от Ингрид, хотя не могла знать наверняка. Она ничего не могла знать наверняка.
В записке, с болью отметила она, не было ни слова о Франце.
Но когда она поднималась по ступеням Шанцлальма, всё её тело наполнилось отчаянной, холодной решимостью. Швейцар впустил ее в тесный приёмный зал. Она позвонила в звонок.
– Я ищу Биргит и Лотту Эдер, – сказала она с резкостью, за которой скрывался страх, когда к столу подошел человек в зелёной форме немецких правоохранительных органов. После аншлюса Федеральную жандармерию включили в их состав, а многие австрийские жандармы были уволены или заключены в тюрьму.
– С ними что-то случилось? – вежливо спросил он, и Иоганна устыдилась своей резкости.
– Я полагаю, их держат здесь, – ответила она. Поведение мужчины сразу изменилось.
– Заключённым не разрешается принимать посетителей, фройляйн.
Она сглотнула.
– Пожалуйста… Я просто хочу узнать, здесь ли они. От них нет вестей уже две недели, а моей младшей сестре, Лотте, всего двадцать два.
Мужчина чуть смягчился, вздохнул.
– А почему вы думаете, что они здесь? Они были арестованы?
– Я не знаю. Мне сказал один человек, что они могут быть здесь. – Поняв, что идёт по краю опасной территории, Иоганна тут же осеклась и беспомощно пожала плечами. – Прошу вас… Я не знаю, что случилось, и мама вне себя от беспокойства, а отец нездоров. Мы просто хотим
Мужчина колебался. Вид у него был недовольный. Наконец он неохотно буркнул «Ну хорошо» и вынул из-под прилавка тяжёлую бухгалтерскую книгу в кожаном переплёте. Открыв её, Иоганна увидела список, выведенный каллиграфическим почерком, так любимым нацистским режимом. Мужчина повёл пальцем вниз по странице, и Иоганна затаила дыхание. Его лицо напряглось, он почти чопорно поджал губы. У неё упало сердце.
– Да, они здесь. Их привезли сюда из Иннсбрука три дня назад. – Он поднял взгляд, сузив глаза и неприязненно скривив рот. – Они осуждены за укрывательство и подстрекательство к побегу лица еврейской национальности.
– Ой… – Иоганна была слишком убита горем, чтобы пытаться скрыть свои чувства. – Я не… это… а с ним что случилось?
– Я не сказал, что это мужчина.
– Я… просто так подумала. Это… неважно, – каждое новое слово давалось ей мучительнее предыдущего.
– С ним разберутся, – сухо ответил мужчина, закрывая книгу, и она не могла думать о том, что он имеет в виду. Она не могла сломаться прямо здесь, в помещении тюрьмы.
– Прошу вас… мои сёстры… мне можно с ними увидеться? Или хотя бы передать посылку?
– Посылку можете, – так же раздражённо буркнул он. – Хотя не знаю, сколько их тут продержат.
– А что будет потом? Будет суд?
Сержант пожал плечами, и паника охватила Иоганну, впившись когтями так глубоко, что несколько секунд она не могла дышать.
– Прошу вас! – Она едва не задыхалась, наклоняясь к нему через стол, шепча эти слова, хотя даже не знала, о чем именно просит.
– Больше я вам ничего не могу сказать, – так же холодно, без малейшего сочувствия ответил он. – Хорошего дня, фройляйн.
Иоганна медленно вышла из здания тюрьмы и спустилась по ступеням на Рудольфсплац, не зная, куда идти и что делать. Она не могла вернуться домой, к родителям, ничего не выяснив, и всё же понятия не имела, как узнать хоть что-нибудь.
Потерянная, опустошённая страхом и горем, не зная, куда идёт, и просто переставляя ноги, она брела по улице. Дул ледяной ветер, падал мокрый снег. Минут пятнадцать спустя она поняла, что идёт к Элизабет-Форштадт, сама того не сознавая. Ингрид была единственным человеком, который мог что-то знать.
Когда она вошла в кофейню, за барной стойкой стоял тот же мужчина, что и в прошлый раз. Он отвёл взгляд и нахмурился.
Дрожа от холода, отряхивая снег с пальто, Иоганна вслед за официантом прошла к столику. Она слишком устала, замёрзла и была измучена горем, чтобы пререкаться с управляющим, так что заказала кофе меланж, сняла мокрое пальто и шарф, повесила их на спинку стула. Когда она в последний раз обедала одна и было ли это хоть когда-то? На работе её обед состоял из кусочка ржаного хлеба, смазанного тонким слоем паштета, который она съедала прямо за столом, хотя другие секретарши часто выбирались куда-то вместе, посплетничать и покурить.