Сестры из Версаля. Любовницы короля

– Позвольте, я поправлю цветок. – Людовик наклоняется, и мне на миг кажется, что вот-вот он меня поцелует, но король поправляет бутон, приглаживает мои волосы и снова откидывается на спинку скамьи. Я смотрю ему в глаза, выжидаю мгновение и начинаю вновь:

Я пламенем объята в холод лютый,
В сиянье дня в кромешной тьме бреду,
Предчувствую и радость, и беду,
Ловлю неуловимые минуты.

Живу в цепях и разрываю путы,

Смеюсь и плачу в тягостном бреду,
И снова ум и сердце не в ладу,
И день мой ясный полон черной смуты.

Так я во власть Амуру отдана:

Когда беда нависнет надо мною,
Нежданно от нее я спасена.

Когда ж душа надеждою полна

И радостью, я сердце успокою,
Терзаюсь вновь я прежнею бедою.[38]

Наступает тишина.

– Мадам! Я… убежден.

Он снова наклоняется ко мне и на этот раз действительно целует меня.

* * *

Ришелье навещает меня чаще, чем король. Я благодарна ему за помощь, но мы придерживаемся различной стратегии. Временами мне кажется, что я должна угождать сразу двум хозяевам и лишь одного из них – короля – можно считать податливым. Ришелье настаивает на том, чтобы я сдалась королю сейчас, поскольку он уже долго за мной охотится. А я предпочитаю выждать. Это усилит удовольствие от ожидания радости, и я должна быть уверена, что мои требования будут удовлетворены прежде, чем король вкусит мой «сладчайший нектар», как выражался некогда Аженуа.

Список требований у меня весьма необычный. Во-первых, титул герцогини. В январе Диана выходит замуж и станет герцогиней. В таком качестве она сможет поздравить меня, когда и я тоже получу свое герцогство. Само собой разумеется, доход мой должен соответствовать титулу. Что касается моего состояния, то оно должно быть независимым и принадлежать только мне – это защитит меня на случай будущих невзгод. Не желаю, чтобы в случае смерти короля меня изгнали отсюда и вынудили жить на старости лет где-нибудь в холодной монастырской келье, собирая подаяния. Думать об этом совсем не романтично, но сделать нужно именно так.

Кроме того, мне потребуются собственные апартаменты в Версале, достойные первой дамы королевства, – первой не по формальному рангу, но по всем остальным признакам. Я хочу получить самые лучшие апартаменты. Не собираюсь уподобляться Луизе – у любовницы короля всего две комнатушки! У мадам де Ментенон были великолепные комнаты, и я желаю иметь не хуже. И еще мне необходимо, чтобы дети, которые родятся от нашего союза, считались законными. Маленький Людовик (Деми-Луи), сын Полины, юридически принадлежит к роду Винтимиль, и граф относится к нему как к собственному сыну. Наши же дети не должны испытывать таких неудобств. Король должен признать их. Наконец, мне нужен собственный дом в Париже или Версале. Быть может, король выкупит для меня дом, в котором прошло мое детство? И карета с шестеркой лошадей. Не меньше.

Когда Ришелье заканчивает читать составленный мною список, лицо у него багровеет, он поджимает губы.

– Это неслыханно! Несколько подарков – да, чтобы, как говорится, скрепить договор. Ну, карета… может быть, ожерелье…

– Начинать нужно так, как собираешься заканчивать, – неторопливо говорю я. – Мудрец начинает с того, чем глупец завершает.

– Это похоже на Макиавелли,[39] – брови герцога взлетают вверх. – Хотя мне страшно даже подумать, где молодая дама могла отыскать подобную книгу.

Он перечитывает список. Я выгляжу спокойной, но внутри все напряжено до предела. «Кто не пытается, тот и не выигрывает», – говорю я себе. Кто бы мог подумать, что у Эзопа с его мышками и жучками есть ответы на все вопросы?

– Вам же известно, что король терпеть не может, когда от него чего-то добиваются.

Известно, но это по меньшей мере странно: в чем состоит дело короля, если не в том, чтобы удовлетворять запросы других?

– Поэтому-то, Ришелье, просить придется вам.

Герцог раздраженно что-то пролаял и ушел.

У меня дрожат руки. Да и чувствую я себя необычно, – наверное, оттого, что приходится просить так много, хотя я в жизни ни у кого ничего не просила. В ушах у меня звучат слова Гортензии: «Откуда ты берешь столько сил, Марианна?»

Я крепко сжимаю дрожащие руки, пока они не белеют и не успокаиваются. Я могу добиться своего.

Есть еще одно условие, которое я не стала обсуждать с Ришелье, но на котором буду упорно настаивать. Луиза должна покинуть двор. Немедленно. И никогда больше сюда не возвращаться.

Луиза

Версаль

Ноябрь 1742 года

Боль, мука, страдания, пренебрежительное отношение и оскорбления – и так целый месяц. Если мне и удавалось как-то мириться с происходящим, то только благодаря вину, когда я оставалась одна в своей комнате и гадала, не с ней ли он сейчас.