Севастополь. История страны в лицах

Символично и то, что Евгений, судя по всему, шедший по жизни лидером, уверенным в собственной правоте (как правоте и справедливости государственнической логики), стремился оправдаться за свой выбор перед Михаилом, как будто перед собственной совестью, – и не получал понимания в ответ. Иначе сложно объяснить, почему, например, в 1918–1919 годах Евгений Беренс «пристроил» при одной из комиссий Морского генерального штаба явно про-белых офицеров, не имевших средств к существованию, из ближайшего окружения собственного брата (в 1920-м году один из них умер в тюрьме, другой был расстрелян, третий умер от сыпного тифа), но самого Михаила в этой комиссии не оказалось, и вообще неизвестно, чем он занимался больше года, сидя в Петрограде без работы. Вряд ли только интеллектуальными или разведывательными целями можно объяснить и тот факт, что Евгений Беренс в 1921 году отправил в Бизерту, на Русскую эскадру, командующим которой был Михаил, просьбу – присылать выпускаемые там «Морские сборники» в обмен на советский журнал «Красный флот»[69]. Вероятно, и здесь старший брат стремился найти контакт с младшим.

Но, судя по всему, Евгений так и не получил от брата своего рода «отпущения грехов» – и конечно, не случайно в 1924 году Михаил Беренс уехал из Бизерты в Тунис на то время, пока его брат был в Бизерте, в составе советско-французской комиссии осматривая корабли Русской эскадры. Очень метко позицию Михаила Беренса описала в своих воспоминаниях Анастасия Ширинская-Манштейн, дочь одного из офицеров Русской эскадры, покинувшая вместе с семьей Севастополь в ходе врангелевской эвакуации в 8-летнем возрасте и, как и Михаил Беренс, так и не получившая никакого гражданства, вплоть до 1990-х годов оставаясь «подданной Российской империи» (и получив в итоге паспорт Российской Федерации):

«Михаил Андреевич уехал в город Тунис – элементарное выражение вежливости по отношению к французским властям, которые не желали этой встречи. Что касается возможности других причин, никто не стал их искать! Оба были людьми чести. Оба выбрали в служении Родине разные пути. Они встретили революцию на разных постах, и их восприятие происходившего не могло быть одинаковым. Морской атташе с 1910 года при посольствах России в Германии, Голландии и Италии, Евгений Андреевич мог искренне поверить в образовавшееся Временное правительство и, будучи идеалистом, даже в “светлое будущее” России. Михаил Андреевич никогда не покидал действительную службу на флоте. В 1917 году он командовал “Петропавловском” – последним новейшим броненосцем на Балтике – и с первых же дней революции стал свидетелем угрожающих событий, явной целью которых было истребление того, что для него представляло Россию и в первую очередь ее флот. Он был ответствен за свой корабль. Что ответил бы Евгений Андреевич, выслушав представителей Совета матросских депутатов, заявлявших, что они требуют увольнения одного из офицеров, которого экипаж не желает видеть на борту? Вероятно, то же самое, что ответил и его брат: “А я вас ни о чем не спрашиваю, и, потом, это вас не касается”»[70].

Итак, и в 1924 году младший брат уклонился от возможных контактов со старшим.

Государственническая логика требовала возвращения кораблей, уведенных белыми из Крыма, и именно за это Евгений Беренс активно боролся в конце 1924–1925-х годах, как с советским начальством, так и с европейской дипломатией. Но его «совесть» – его младший брат – не выдала ему индульгенции на эти действия.