В Константинополе, после схода на берег беженцев, команда Русской эскадры составила 5849 человек, среди которых большинство составляли матросы (почти 4 тысячи), но кроме них были офицеры, женщины, дети, священнослужители, а также учащиеся Морского кадетского корпуса, созданного в Севастополе в 1919 году[130]
, не успевшего произвести там ни одного выпуска и эвакуированного целиком – не только со всеми гардемаринами и кадетами, но и библиотекой и типографией[131]. В качестве порта-пристанища для Русской эскадры Франция определила порт в своей колонии Тунис – Бизерту.В феврале 1921 года, когда все корабли добрались до Бизерты, командующий Русской эскадрой Михаил Кедров уехал в Париж (туда же отправился и сам Врангель). На Кедрове лежала задача обеспечить команду денежным содержанием[132]
, впрочем, вопрос финансирования правительством Франции Русской эскадры на сегодня не исследован, известны только факты постепенной продажи французами «за долги» части судов.Руководителем же эскадры «на месте», в должности исполняющего обязанности командующего распоряжением Врангеля был назначен Михаил Беренс. В этой должности он и вошел в историю – как «последний командующий Русской эскадрой».
Можно по-разному, в том числе в высшей степени критически[133]
, относиться к идее сохранить в боевом состоянии корабли и команды, потерявшие государство и Родину.Кирилл Назаренко отмечает, что изначально «белые» были вполне убеждены в скором падении режима большевиков. Эти настроения были особенно сильны в момент Кронштадтского восстания марта 1921 года, и если бы восставшие продержались до схода льда – корабли Русской эскадры немедленно отправились бы туда на поддержку восставшим, но и после поражения этого восстания в русской эмиграции шел бурный процесс как переговоров между собой и с представителями европейских государств, так и внутренней самоорганизации. Словами К. Назаренко, потребовалось сменовеховство второй половины 1920-х годов, чтобы в эмиграции началось признание того, что советская власть – это Россия, а не анти-Россия.
Но как бы не относиться к деятельности эмиграции в целом, Михаил Беренс не принял в ней никакого участия – он не посылал приветственных телеграмм участникам Кронштадтского восстания в 1921 году (за что подвергся критике[134]
), не откликнулся на запрос отправить корабли в Дальне-Восточную республику в 1922 году[135], не вступил ни в одну офицерскую эмигрантскую организацию, не принял гражданства ни одной страны, лишившись из-за этого возможности служить в госучреждениях, но до своей смерти в 1943 году оставшись «подданным Российской империи».И в отличие от большинства командного состава Русской эскадры, разъехавшегося постепенно по Европе – кто сразу, кто через какое-то время – младший из братьев Беренсов остался при ней навсегда, в том числе после того, как она перестала официально существовать, а произошло это в октябре 1924 года, когда Франция признала Советский Союз.
Последний командующий Русской эскадрой воспринял свою деятельность не как боевую, а как повседневно-хозяйственную, в которой важно не столько поддержание кораблей в хорошем состоянии (а за этим Михаил Беренс также следил), сколько забота о вверенных ему людях – выучить уехавших из Севастополя учеников Морского кадетского корпуса и обеспечить их дальнейшим образованием в странах Европы; трудоустроить желающих сойти на берег офицеров, моряков и членов их семей, а детей отдать в школы; обеспечить порядок на кораблях и дисциплину в лагерях беженцев; и т. д. Морской кадетский корпус выпустил 300 человек, разъехавшихся по европейским учебным заведениям; при корпусе были устроены курсы по механической части и курсы подводного плавания; проводились учебные плавания с кадетами и гардемаринами, ежегодно проходили парады; было организовано издание журнала «Морской сборник», печатавшегося в литографии Морского корпуса[136]
.На данный момент практически не введена в научный оборот переписка Михаила Беренса с представителями русской эмиграции в Париже – с тем же Кедровым, иногда приезжавшим в Бизерту, но в первую очередь – с бывшим военно-морским агентом в Париже Владимиром Дмитриевым, который, находясь в Париже в годы гражданской войны, активно поддерживал «белых» финансово и дипломатически. Однако те отрывочные письма, что цитируются в работах историков, хорошо говорят о занятиях Беренса в Бизерте и его настроениях.
Вот письмо от 16 августа 1923 года: