Севастополь. История страны в лицах

Несколько раз автор дневника, видимо, со слов Беренса пишет о Л.Троцком, словно народный комиссар по военным и морским делам даже в «белой» среде воспринимался как «власть», которой по долгу службы нужно подчиняться – тот стремится дружить с офицерством, в том числе увольняя для этого некоторых комиссаров и составляя списки офицеров, которые подлежат освобождению из тюрьмы.

Также от Беренса автор дневника узнает, что «многие офицеры не бежали, пока можно было бежать, потому что старшие (у нас Развозов, Беренс) (очевидно, речь идет о старшем из братьев Беренсов – Л. У.) и союзники (Кромми) убеждали их остаться». Далее Пилкин пишет, что отсутствие призыва идти на службу ко всем офицерам является большой ошибкой Колчака и Юденича, но важным кажется не это, а имя Кроми – английского офицера, разведчика, убитого 31 августа 1918 года сотрудниками ВЧК в ходе раскрытия «заговора послов».

Так как автор дневника воспроизводит рассказ Михаила Беренса, то можно предположить, что тот знал только о публичной роли Фрэнсиса Кроми, который как британский военно-морской атташе в России убеждал большевиков продолжать воевать с Германией, а офицерство с этими же целями убеждал подчиняться большевикам, но не знал о подпольной деятельности Кроми, участвовавшего в «заговоре послов» по свержению власти большевиков, организованном британским дипломатом Робертом Локкардом и британским разведчиком Сиднеем Рейли[123]. Подобная «невинность» младшего брата Беренса в разведывательных играх того времени лишний раз показывает, насколько он был далек от деятельности старшего брата.

Любопытно, что позиция Развозова, который одной рукой берет деньги у Юденича для поддержки арестованных большевиками офицеров, а другой – вместе с Евгением Беренсом – призывает офицерство служить большевикам, не вызывает осуждения автора дневника. Зато гневными репликами («Иуда» и т. п.) сопровождается в дневнике изложение рассказа Михаила Беренса о В. Альтфатере, первом командующем Морскими силами республики, близком к Троцкому, разъезжающему по кораблям вместе с комиссарами и приказывающего офицерам слушаться матросов.

Тем интереснее отсутствие в дневнике какой-либо критики Евгения Беренса, который, как рассказывалось выше, весь 1918-й год активно взаимодействовал с Альтфатером и именно через него доносил свои идеи до Троцкого. Подобную «фигуру умолчания» в дневнике Пилкина в равной мере можно объяснить либо каким-то особым отношением Михаила к старшему брату (всё же брат), либо разницей в положении Альтфатера и Евгения Беренса у большевиков – если первый занимается «поруганием» офицерской чести, то второй, скорее, воплощает собой дореволюционный Морской генштаб и в этом смысле – этой чести не нарушает.

К концу марта 1919 года автор дневника отмечает явные изменения в Михаиле Беренсе – он «весел и очень мил», а перед его отъездом к Колчаку 27 марта у них состоялся разговор: