«
Беренс просил Дмитриева прислать ему какие-нибудь чертежи; и эта просьба была выполнена[137]
.К лету 1924 года, к тому моменту, когда между Советским Союзом и Францией начались переговоры о признании власти большевиков и передаче в СССР кораблей, находящихся в Бизерте, «на эскадре оставалось 220 человек (из них 60 женщин и детей
Ничего неизвестно о реакции Михаила Беренса на требование правительства Франции о роспуске эскадры с последующей передачей кораблей Советскому Союзу – кроме того факта, что он обещал морскому французскому префекту в Тунисе сохранить корабли в целостности до прибытия советской делегации (было опасение, что корабли попробуют затопить, как были затоплены два корабля двумя моряками, узнавшими о продаже «их» судов Францией в начале 1924 года). Учитывая «небоевые» и внеполитические настроения младшего из братьев Беренсов, и какой-то, судя по всему, общий фаталистический настрой, определивший вначале его неучастие в гражданской войне, а потом – весьма своеобразное «небоевое» участие, можно предположить, что он этого ожидал. Это не означает, что сам момент, когда им как командующим были спущены Андреевские флаги на кораблях Русской эскадры[139]
, а произошло это 29 октября 1924 года, не был для него – как и для всей команды – трагическим[140].Во всяком случае, к октябрю 1924 года это не было для него неожиданностью – ведь еще в июле 1924 года тот же бывший военно-морской агент во Франции В.Дмитриев, писал его брату – Евгению Беренсу подробное письмо о состоянии эскадры, описывая в том числе деятельность младшего из братьев на посту ее руководителя[141]
. Вряд ли Дмитриев тогда же не передал Михаилу Беренсу, что его старший брат как представитель Советского Союза интересуется кораблями Русской эскадры.Часть 3. За гранью примирения: братья и корабли
Евгений Беренс к 1924 году был военно-морским атташе Советского Союза в Британии, в 1925 году он занял такую же должность и во Франции. Однако на момент создания в декабре 1924 года советско-французской комиссии по осмотру судов, в которую и вошел старший из братьев Беренсов, он не имел во Франции официальных полномочий и торопил свое начальство – руководителя военно-морских сил СССР Вячеслава Зофа – с их получением.
Советско-французская комиссия приехала в Бизерту в конце декабря 1924 года. Как известно, на момент ее нахождения в Бизерте Михаил Беренс уехал в Тунис. Из письма Евгения Беренса В. Зофу следует, что представителям Советского Союза было запрещено с кем-либо общаться, а до их приезда русским морякам было дано указание «очистить эскадру». Впрочем, Евгений Беренс неоднократно настойчиво подчеркивает, что комиссия сама не стремилась к какому-либо общению[142]
.Советско-французская комиссия находилась в Бизерте 8 дней, с 28 декабря 1924 года по 6 января 1925 года, с советской стороны в ней, кроме старшего брата Беренса принимали участие известный кораблестроитель Алексей Крылов, а также помощник начальника отдела подводного плавания Технического управления РККФ А. А. Иконников, инженеры-механики П. Ю. Орас и Ведерников. Комиссия осмотрела все корабли, составила список тех кораблей, которые по своему состоянию могут быть востребованы на флоте, зафиксировала, какой ремонт какому кораблю будет нужен на месте (то есть до буксировки в Черное море), и вернулась в Париж.
Как отмечается во всех исследованиях по этому вопросу, Франция отказалась возвращать корабли Советскому Союзу, пока он не признает долги Российской империи, против возврата также выступили страны Черноморского региона (Румыния) и поддержавшая их Англия, не хотевшая усиления морской мощи СССР. Вопрос завис, а корабли тем временем приходили во все более негодное для транспортировки состояние – после признания СССР Франция заявила, что с 1 января 1925 года прекращает выделять деньги на содержание кораблей, в том числе платить зарплату командам, которые их обслуживают. В итоге в конце 1920-х годов корабли были распилены французами на металлолом.
В истории с возвращением кораблей в Черное море из Бизерты много неясного.
В частности, Н. А. Кузнецов отметил в разговоре с автором этих строк: