Севастопольский блиц

Мой взгляд упал на койку, застеленную коричневым покрывалом. Поверх покрывала лежало нечто серое, бесформенное. Эту тряпку сюда принесли остроухие, показав на нее пальцем и что-то повелительно сказав при этом. Неужели… неужели это то, во что мне следует облачиться?

Медленно я подошла к койке и взяла серую тряпку в руки. Это и вправду оказалось омерзительное платье, похожее на мешок, сшитый из грубой ткани – последние нищенки Лондона и то носят тряпье гораздо более изящное. В горле у меня что-то заклокотало, я испытала желание разорвать гадкое одеяние, бросить его на пол и топтать, топтать его, исторгая проклятия в адрес тех, кто желал меня в нем видеть…

Однако огромным усилием воли мне удалось подавить свой истерический порыв. Я напомнила себе, что все равно должна оставаться Королевой – при любых обстоятельствах. Нет, я не стану предоставлять ИМ удовольствия, дискредитируя себя поведением, свойственным скорее пьяной торговке, чем коронованной особе…

Однако надеть это «платье» я бы все равно не смогла. Ведь мне каждый раз помогали одеваться и раздеваться несколько фрейлин, и сама я с этой задачей не справилась бы. Ведь на одеждах моих столько застежек, шнуровок… О Боже! Сейчас они зайдут, эти похожие на кошек смуглые девицы, и, увидев, что я не переодета, с глумливыми шуточками начнут мне «помогать» избавиться от королевского платья… Они непременно порвут дорогой батист, испортят все это пышное великолепие, старательно сшитое лучшими портными… Они грубо сдернут с меня украшения, каждое из которых могло бы обеспечить любой из них безбедное существование до конца жизни… Господи, мне дурно от этих мыслей! Впрочем, что я так беспокоюсь за свой наряд? Не все ли мне равно теперь, ведь мне больше не придется блистать на приемах и выходить в свет, а скоро, как обещал неумолимый Артанский князь, меня и вовсе выпустят нагишом на необитаемый песчаный берег заброшенного мира…

Как я и предполагала, остроухие не заставили себя долго ждать. Повинуясь запирающему заклинанию (тут повсюду колдовство) дверь бесшумно открылась – и внутрь вошли двое. Ну, так и есть: они чуть нахмурились, видя, что я не переоделась в их серую тряпку. Затем они переглянулись и, обменявшись какими-то репликами (явно на русском языке), подошли ко мне и принялись разоблачать. Надо сказать, делали они это довольно ловко – скорее, в силу сообразительности, чем опыта. Причем они вовсе не насмешничали, а выполняли все деловито, с самым серьезным видом. С некоторым удивлением я обнаружила, что руки их вовсе не грубы, и обращаются они со мной достаточно уважительно.

И вот, когда ничего королевского на мне не осталось, за исключением наряда Евы, девушки-кошки надели на меня то серое платье, которое сильно напоминало наряд монашествующих… Никаких эмоций, вроде торжества или издевки, не отразилось на их невозмутимых лицах. Украшения они сложили в какую-то коробку, вроде бы ничего не присвоив. Пришлось отдать им и корону. Когда я бережно вкладывала ее в их смуглые ладошки, мной опять едва не овладел истерический приступ, но я вновь его подавила. Затем, забрав все снятое с меня, остроухие девицы покинули мой приют скорби… и дверь за ними закрылась.

В грубом сером одеянии, к тому же надетом прямо на голое тело, я чувствовала себя так, словно вообще была обнаженной. Зеркала тут, естественно, не было, но я примерно представляла, как выгляжу: ужасно, нелепо и жалко. Я стала ощупывать и осматривать рукава, подол. Ощупала верхнюю часть одеяния – и замерла от кольнувшей меня догадки. Да ведь платье-то без ворота! Это может означать только одно: меня собираются казнить, и это мой последний наряд, так сказать, смертный саван! Все слова об отправке меня в необитаемый мир были не более чем изощренной издевкой – на самом деле они отрубят мне голову! Или повесят. Они решили так с самого начала! Боже! Неужели я покончу свои дни на позорном эшафоте? Чем же я заслужила такую участь, Господи?! Разве не заботилась я о своей империи, о своем народе? Разве не пеклась о благополучии и процветании нашей великой страны? Господи, почему, почему ты отвернулся от меня? А мои дети, мой супруг? Их тоже ожидает такая же участь?! О нет! Пощади меня, спаси, о Боже! Скажи, что мне сделать, чтобы миновать этого ужаса – скажи, и я все сделаю! Теперь же я ничего не понимаю! Избави меня от страданий, Отец Небесный, отведи беду от детей моих ни в чем не повинных!

Мой взгляд блуждал по стенам кельи – и взор мой застилала пелена безмерного ужаса. Я пыталась понять, в чем виновата – и не могла. О, если б только можно было раскаяться! Но я не имела представления, за что мне следует просить у Господа прощения.