Званые обеды миссис Леннокс всегда имели успех, а секрет заключался в том, что кузина и подруги обеспечивали изысканность и элегантность, а капитан Леннокс отвечал за ненавязчивую осведомленность в текущих событиях. Мистер Генри Леннокс, а также несколько его молодых коллег и друзей оживляли беседу остроумием в сочетании с обширными познаниями в различных областях и умением преподать собственную эрудицию без педантизма и назойливости.
Обеды проходили блестяще, и все-таки даже здесь Маргарет сверлило разочарование. Любой талант, любое чувство и даже стремление к добродетели использовались в качестве материала для фейерверка. Священный скрытый огонь изживал себя в треске и искрах. Об искусстве говорили исключительно на уровне восприятия, обсуждая внешние эффекты и не пытаясь постичь мысль. Гости подстегивали собственный энтузиазм в отношении высоких материй, хотя никогда не задумывались о них в одиночестве. Способность к переживанию рассеивалась в потоке пустых слов. Однажды, когда джентльмены вернулись в гостиную, мистер Генри Леннокс подошел к Маргарет и обратился едва ли не с первыми добровольными словами со времени ее возвращения на Харли-стрит:
— Кажется, вам не понравилось то, что сказал за обедом Шерли.
— Разве? Значит, я так и не научилась скрывать свои мысли, — ответила Маргарет.
— Так было всегда. Ваше лицо не утратило способности к красноречию.
— Вы правы: мне не понравилось, как он защищал заведомое зло — очевидное зло, — пусть даже в шутку.
— Но зато как точно подбирал слова! Помните удачные эпитеты?
— Да…
— Вы хотите добавить, что презираете его за эти речи, пусть и умные. Пожалуйста, пусть вас не смущает, что он мой друг!
— Вот именно! Это тот самый тон, который…
Маргарет не договорила. Леннокс ждал продолжения, но она лишь покраснела и собралась было отойти, когда услышала тихие, но отчетливо произнесенные слова:
— Если мой тон или образ мыслей чем-то вас не устраивает, прошу оказать мне честь и доходчиво объяснить, что я должен сделать, чтобы общение доставляло вам удовольствие.
До сих пор не было никаких известий о намерении мистера Белла посетить Милтон, хотя в Хелстоне он говорил об этом так, словно собирался отправиться туда в самое ближайшее время. Маргарет порой думала, что джентльмен вполне мог уладить свои дела по почте, особенно если принять во внимание его нелюбовь к дымному городу и легкомысленное отношение к тому объяснению, которое она просила осуществить в личной беседе с мистером Торнтоном. Она знала, что добрый профессор выполнит просьбу, но когда: летом, осенью или зимой — это вопрос. На дворе стоял уже август, а о поездке в Испанию до сих пор не прозвучало ни слова, и Маргарет старалась примириться с утратой иллюзий.
Однако в одно прекрасное утро пришло письмо, где добрый друг сообщал, что намерен приехать, чтобы обсудить некий план, а заодно проконсультироваться с доктором. Мистер Белл начинал думать, что в дурном настроении и раздражительности виноват не он сам, а пошатнувшеея здоровье. При повторном чтении Маргарет обратила внимание на чрезмерно жизнерадостную интонацию послания, но от более глубокого анализа ее отвлекли восклицания Эдит:
— Мистер Белл приезжает в Лондон! Ах господи! Меня так вымотала жара, что вряд ли найду силы еще на один званый обед! К тому же все, кроме нас, давно разъехались по загородным поместьям и никого из тех, с кем мистеру Беллу было бы приято провести время, не осталось.
— Уверена, что обед в тесном семейном кругу ему доставит большую радость, чем общение с незнакомцами, пусть и самыми блестящими, которых тебе удастся собрать. А если он плохо себя чувствует, то тем более не захочет видеть посторонних. Рада, что мистер Белл наконец-то собрался к доктору: по тону писем я давно поняла, что он нездоров, но ответов на прямые вопросы не получила, а больше спросить было некого.
— Вряд ли что-то серьезное, иначе он не думал бы о поездке в Испанию.
— Так он ни разу об этом и не упомянул.
— Нет, но план, который мистер Белл собирается с тобой обсудить, явно связан с путешествием. Только вот захочешь ли ты поехать в такую жару?
— Скоро жара пойдет на убыль, с каждым днем будет все прохладнее. Единственное, чего я боюсь, — что жду от путешествия слишком многого, к тому же чересчур своевольно. В таких случаях обычно ожидает разочарование: даже если план исполняется, воображение все равно требует чего-то большего.
— Но это суеверие, Маргарет.
— Не думаю — скорее, естественная защита от острых, страстных потребностей. Кто-то умоляет Господа: «Пошли мне детей, а не то умру», — ну а я мысленно прошу: «Позволь поехать в Кадис, иначе умру».
— Я так боюсь, что брат и невестка уговорят тебя остаться там навсегда. Что же тогда мне делать? Я ведь мечтала найти тебе мужа здесь, чтобы не расставаться!