Этой осенью отправиться в Испанию не удалось. Маргарет старалась утешиться тем, что, возможно, счастливый случай приведет Фредерика в Париж, куда легко было бы найти достойное сопровождение, но надежды ее не оправдались. Вместо Кадиса пришлось довольствоваться Кромом, куда собрались тетушка Шоу и Ленноксы. Родственникам очень хотелось разделить радость путешествия с Маргарет, а потому, учитывая их настойчивость, выбора у нее не осталось. Возможно, в некотором смысле Кром оказался лучшим местом, поскольку позволил не только отдохнуть, но и окрепнуть физически.
Среди других рухнувших надежд оказалась и самая важная: мистер Белл так и не успел передать мистеру Торнтону простые факты семейной истории, предшествовавшие несчастному инциденту и смерти Леонардса. Маргарет мечтала, чтобы любое мнение мистера Торнтона — пусть даже значительно изменившееся — основывалось на понимании причин и мотивов ее поступков. Ясность вернула бы веру в справедливость и освободила от вечной тревоги, избавиться от которой сейчас казалось так же невозможно, как невозможно приказать себе не думать о том, о чем нельзя не думать. События произошли так давно, что уже не существовало иного способа объясниться, кроме утраченного вместе с уходом мистера Белла. Оставалось утешаться тем, что, как и многих других, ее неправильно поняли. Маргарет заставила себя поверить в исключительность обстоятельств, но сердце все равно щемило от тоскливого желания: пусть когда-нибудь, спустя много лет, он все-таки узнает о непреодолимом искушении. Казалось, вовсе не обязательно слышать, что ему все объяснили — лишь бы верить, — но это желание тоже оставалось напрасным, как и многие другие. Убедив себя, что так есть и будет всегда, Маргарет решительно обратилась к окружающей жизни и постаралась извлечь как можно больше радости из близости моря и полной свободы действий.
Долгими часами она сидела на пляже, неотрывно глядя, как волны мерно накатываются на каменистый берег, или смотрела вдаль, где море втречалось с небом, и, сама того не замечая, слушала вечную, никогда не смолкающую музыку. Душа успокаивалась и оживала. День за днем Маргарет сидела неподвижно, обхватив руками колени, пока тетушка Шоу с увлечением занималась покупками, а Эдит и капитан Леннокс разъезжали вдоль побережья и навещали соседние курортные городки. Няни с детьми то и дело проходили мимо, шепотом спрашивая друг друга, зачем эта молодая красивая леди день за днем смотрит в одну точку. Когда же вся семья собиралась за обедом, Маргарет казалась такой молчаливой и сосредоточенной, что Эдит не на шутку разволновалась и с радостью поддержала предложение мужа пригласить в Кром Генри Леннокса. Правда, приехать он мог только в октябре, после возвращения из Шотландии.
Долгие размышления позволили Маргарет расположить события своей жизни в единственно верном порядке — в соответствии с их причинами и значением, причем как в отношении собственного прошлого, так и в отношении будущего. Проведенные на пляже часы не прошли даром, и это заметил каждый, кто обладал способностью видеть и давал себе труд понять то выражение умиротворенного спокойствия, которое постепенно приобретало лицо Маргарет. Мистер Генри Леннокс был потрясен переменой.
— Должен сказать, что море пошло мисс Хейл на пользу, — заметил он, как только Маргарет вышла из комнаты. — Она выглядит на десять лет моложе, чем на Харли-стрит.
— Все дело в шляпке, которую я ей купила! — торжествующе воскликнула Эдит. — Как только увидела, сразу поняла, что это единственно правильный фасон!
— Прошу прощения, — возразил мистер Леннокс тем слегка полупрезрительным-полуснисходительным тоном, которым всегда разговаривал с невесткой. — Кажется, мне известна разница между очарованием наряда и очарованием женщины. Ни одна шляпка на свете не смогла бы сделать глаза мисс Хейл такими сияющими и в то же время мягкими, губы такими полными и яркими, а лицо — чистым и светлым. Сейчас она стала такой же привлекательной, какой была в Хелстоне… нет, пожалуй, еще красивее.