Н. М. Карамзин, посетивший в 1803 году Марьину Рощу и старое лютеранское кладбище, оставил исторические заметки и впечатления в своей книге «Записки старого московского жителя»: «Жителям московским известно старое Немецкое кладбище в Марьиной Роще: я хотел узнать, когда оно было оставлено, и спрашивал о том у пасторов здешних лютеранских церквей; но они не могли отвечать мне удовлетворительно. Олеарий пишет, что немцы, лютеране и реформаты, переселяясь в Слободу во время царя Алексея Михайловича, обнесли стеною новое кладбище свое; вероятно, что в самое сие время было оставлено ими старое, от Слободы удаленное кладбище, где они погребали мертвых, живучи в городе. Достойно замечания, что цари наши одним католикам не позволяли в Москве свободного богослужения: действие взаимной ненависти между Восточною и Западною Церковию! Сия ненависть усилилась еще во времена Лжедимитрия и польских злодейств в России. При осаде Смоленска было в нашей армии несколько католиков; но, по окончании войны, их немедленно выслали за границу. Голштинским послам, ехавшим в Персию через Россию при Михаиле, объявили именем царя, что в свите их не должно быть ни одного католика.
Царь Алексей Михайлович.
Многие иностранцы во время государя Михаила Феодоровича принимали нашу веру. Некто граф Шлик, молодой человек, приехал в Россию с письмом датского короля Христиана IV и, будучи обласкан царем и боярами, объявил, что он желает окреститься по обрядам Греческой церкви. Государь, в знак своего удовольствия, определил ему более тысячи рублей в год жалованья: сумма великая по тогдашнему времени. Все знатнейшие люди были свидетелями его крещения, и граф Шлик, взятый ко двору, назвался князем Львом Александровичем Шлыковым, или Шлаковским. Он знал латинский и другие языки, имел вообще много сведений, был умен, ловок и надеялся жениться на дочери самого царя, Ирине Михайловне; однако ж сия надежда не исполнилась. Король датский уведомил государя, что мнимый граф Шлик несправедливо называется сим именем, будучи совсем другой и весьма незнатной фамилии; но царь сделал только выговор новому русскому князю и не лишил его своих милостей. Сей молодой человек женился потом на дочери одного боярина. Полковник Леслей, барон Петр Ремон и французский дворянин де Грон также приняли в Москве греческую веру. Первый служил с великим отличием при осаде Смоленска и, быв щедро награжден государем, выехал из России; но через несколько лет опять возвратился в Москву, выпросил себе у царя большую деревню на берегу Волги и поселился в ней с женою и детьми своими. Русским крестьянам не полюбилось работать на чужестранного господина: они жаловались, что жена его обходится с ними весьма бесчеловечно и даже оказывает явное презрение к обрядам Греческой церкви. Последнее обвинение было уважено еще более первого. Леслея и жену его привезли в столицу и строго допрашивали: они клялись в своей невинности, но сам патриарх вступился в сие дело и вместе с боярами убедил государя не отдавать крестьян иноверцам. Леслей, узнав о том и крайне желая удержать за собою доходную деревню, вызвался переменить веру. Его окрестили, но деревню отдали другому, ибо крестьяне объявили, что они хотят лучше умереть, нежели принадлежать ему. Между тем царь определил Леслею хорошее жалованье»[56]
.