Северная экспедиция Витуса Беринга

Неприязнь к сибирякам, которые не уважали их статуса и не относились с надлежащим почтением, была не самой большой проблемой; академический отряд страдал от тех же проблем, что описывал Ваксель, в частности дезертирства. Гмелин писал, что работникам, или, как точнее выразился Ваксель, «ссыльным», против воли присоединенным к экспедиции, невозможно было доверить никакой ответственной работы. «Никакой доброты, никакого снисхождения, никакого дружелюбного обращения – это не поможет, – писал Гмелин. – С ними нужно обращаться с крайней строгостью, если вы хотите, чтобы они хоть что-то сделали. Для нас же хуже всего было то, что нам пришлось выяснять это все на собственном опыте, потому что некому было дать нам совета»[62]. Злоупотребление сибиряков спиртным тоже приводило Гмелина в ужас; он писал, что празднование Пасхи пришлось проводить с раннего утра, и оно стало своеобразной прелюдией к последовавшей за этим вакханалии: «Безбожное пьянство продолжалось без перерыва четыре-пять дней подряд, и безумие было не остановить»[63]. Частично их недовольство вызывал и Беринг, командир экспедиции, который, как они считали, должен был защищать их интересы. Гмелин и Миллер отправляли гневные письма в Санкт-Петербург, критикуя умения и решения своего лидера, утверждая, что все продвигается слишком медленно и что Беринг снисходителен там, где должен быть строг, и строг там, где должен быть снисходителен; в целом их жалобы сводились к тому, что проблемы экспедиции, вызванные условиями жизни в Сибири, еще и усугубляются руководством.

Гмелин и Миллер не ушли бы далеко в Сибири без авторитета и поддержки Беринга, но искренне этого не понимали и считали, что он – причина по меньшей мере части их неудач. У академиков и моряков из основной экспедиции было мало точек соприкосновения, они даже не осознавали, что преследуют одни и те же цели. Управленческая структура хромала на обе ноги: Беринг нес ответственность за всех, в том числе за группу академиков, и должен был обеспечивать потребности, но формально не имел над ними никакой власти. Ученые занимались своей работой, пользуясь присутствием отряда Беринга, чтобы добиться уважения к себе и выдвигать требования к местному населению, но при этом их раздражало, что они находятся под началом Беринга. А тот отказался гарантировать быструю и безопасную доставку их провизии из Якутска в Охотск; не обещал он им и хорошего жилья в суровом тихоокеанском городке, в котором, по сути, вообще не было инфраструктуры, кроме той, что поспешно отстраивал Шпанберг. Не собирался Беринг удовлетворять и их просьбы о просторных койках на кораблях, которые должны были выйти из Охотска на Камчатку.

Столкнувшись с проблемами со снабжением и неспособностью (или нежеланием) Беринга гарантировать им комфорт, Гмелин и Мюллер решили отложить или вовсе отменить путешествие дальше на восток из Якутска. Вместо себя они отправили молодого русского ассистента Степана Крашенинникова, чтобы тот сопровождал Кроера и недавно прибывшего натуралиста Стеллера, тоже собиравшего сибирские растения. Стеллер встретился с Гмелиным в Енисейске в январе 1739 года, через год после отъезда из Санкт-Петербурга, и Гмелин предложил Стеллеру занять его место главного ученого в экспедиции на Камчатку. Тот с радостью согласился – это был его шанс стать первопроходцем, открыть что-то новое и важное. А еще он больше не будет подчинен Гмелину, даже номинально.

Конфликтующие стороны отправляли в Санкт-Петербург гневные письма. Каждый обвинял другого в неподобающем поведении, халатности или пьянстве и прочих незаконных деяниях. Спорили между собой не только ученые: Шпанберг и Чириков тоже друг друга недолюбливали. Датчанину Шпанбергу казалось, что его русский коллега слишком много внимания уделяет общественной иерархии и слишком суетится со снаряжением. Шпанберг был компетентным и благонадежным офицером, но часто поступал, как ему заблагорассудится, запугивал людей и угрожал затравить их огромными собаками, требуя, чтобы они выполняли его приказы. Чириков под командованием Беринга нервничал, словно орел, привязанный к насесту; ему хотелось больше действовать и меньше сидеть на месте. Он считал Шпанберга своим «главным врагом» – настолько разные у них были взгляды. Чириков засыпал Беринга предложениями новых мини-экспедиций и просьбами дать ему возможность совершить открытия, но перегруженный заботами командир постоянно ему отказывал: его в первую очередь интересовали не волнующие перспективы, а строгие инструкции императрицы. Чириков утверждал:

я… обращаюсь в [экспедиции] истинно бес пользы, понеже предложении мои к господину капитан-командору о экспедичном исправлении от него за благо не приемлются, токмо он господин командор за оные на меня злобствует[64].