Северная экспедиция Витуса Беринга

Запасшись солоноватой водой и небольшим количеством свежих лекарственных растений, которыми Стеллер тут же стал лечить Беринга и двенадцать больных моряков, воссоединившаяся команда «Святого Петра» была готова продолжить путь домой. Берингу и другим пациентам, принимавшим лекарство Стеллера, понемногу стало лучше. Командор снова стал выходить на палубу, а многие переболевшие цингой вернулись к работе, когда их зубы перестали шататься, а силы восстановились. «По милости божьей, они обратили внимание на мои предложения о помощи», – писал он. О, если бы его послушали раньше и собрали больше этих растений, чтобы хватило всем морякам…

Одно из самых ярких и пугающих описаний цинги можно найти в книге «Путешествие вокруг света в 1740–1744 годах» Джорджа Ансона, служившего в Британском королевском флоте; события происходили в том же году, когда «Святой Петр» и «Святой Павел» отправились из Азии на Аляску. Ансон, прославившийся дерзким ограблением испанского галеона, стал сказочно богатым национальным героем; к сожалению, большинство моряков, вышедших с ним из Англии, постигла печальная участь. Бо́льшая часть из них умерла; лишь двести из двух тысяч человек и один из пяти кораблей, могучий шестидесятипушечный «Центурион», вернулись из кругосветного плавания. Остальные же погибли ужасной смертью, в основном от цинги. Лишь очень немногие умерли по другим причинам.

В век парусников цинга прямо или косвенно унесла больше жизней моряков, чем штормы, морские сражения, кораблекрушения и все остальные болезни, вместе взятые.

Хотя на кораблях на самом деле было тесно – команды набирали с лихвой, ожидая высокой смертности, – вскоре матросов уже стало не хватать: некоторых поразили обычные корабельные болезни – дизентерия и тиф. Но самой большой бедой стала цинга. Когда бушевали шторма, угрожающие опасностью кораблям, когда людям больше всего нужны были силы, они стали угрюмы, их конечности словно налились свинцом, а мысли затуманились. Треть матросов лежала в гамаках и стонала, не в силах подняться на палубу. Старые боевые ранения снова стали открываться и кровоточить, когда-то сломанные и сросшиеся кости снова разделялись, десны распухали и чернели, болели и кровоточили, зубы шатались и выпадали.

Одни лишились чувств, у других мышцы так искривились, что ноги подтянулись к бедрам, а третьи гнили заживо[215].

Здоровых не хватало, чтобы поддерживать чистоту на нижних палубах, так что отвратительная слизь телесных жидкостей хлюпала под ногами, пока корабли боролись с чудовищными волнами. Люди стали умирать, они стонали и кричали в агонии, страдая от таинственного недуга. Окоченевшие, негнущиеся трупы падали на пол. Один из кораблей Ансона лишился «двух третей личного состава, а из тех, кто остался жив, практически никто не мог исполнять свои обязанности, кроме офицеров и их слуг». Добравшись до берега с жалкими остатками команды, моряками, едва способными стоять на ногах, они нашли «почти все растения, помогающие при скорбутических расстройствах… Эти овощи вместе с рыбой и мясом, найденными там, помогли больным самым замечательным образом выздороветь, да и тем, кто был здоров, оказали немалую услугу, избавив от прячущихся ростков цинги в теле и восстановив давно утраченные силы»[216].

В век парусников цинга прямо или косвенно унесла больше жизней моряков, чем штормы, морские сражения, кораблекрушения и все остальные болезни, вместе взятые; более того, она была причиной многих крушений, когда матросы были слишком больны и слабы, чтобы тянуть канаты или забираться на мачты, и корабли несло на скалы или переворачивало огромными волнами. От Жака Картье, Васко да Гамы и Френсиса Дрейка до Фернандо Магеллана, Джеймса Кука и графа Луи-Антуана де Бугенвиля от цинги страдали моряки практически во всех длительных путешествиях той эпохи. Она была настоящей чумой морей. Хуже всего то, что никто точно не знал, из-за чего же начинается эта ужасная болезнь. Один из лейтенантов Ансона, Филип Саумарес, описывал собственные мрачные впечатления от болезни. Цинга, писал он, «проявляет себя такими ужасными симптомами, что поверить невозможно… И ни один врач со всей их materia medica не может найти лечения. Но я со всей очевидностью видел, что есть некое je ne sans quoi[217] в человеческом организме, которое нельзя восстановить… без помощи определенных земных частичек, или, выражаясь проще, земля – та стихия, где должен жить человек, а овощи и фрукты – единственное его лекарство»[218].