Северная экспедиция Витуса Беринга

К концу сентября, через две недели плавания к западу в дождливую, пасмурную погоду, «Святой Петр» все еще был в сотнях миль от Авачинской губы, проделав лишь сорок процентов пути домой. В дневнике Стеллера имеются сообщения об увиденных каланах или пучках водорослей, совах и чайках и направлении их полета. Встреча с китами послужила предвестием шторма, и морские свиньи, следовавшие за кораблем, помогли предсказать еще один короткий шторм. В целом, впрочем, дули западные ветры, которые быстро несли их к цели. Но солнце и звезды были почти все время скрыты за тучами, так что они шли на запад практически вслепую, надеясь, что прямой путь, избранный ими через эти неизвестные воды, станет также самым безопасным и быстрым и не будет перекрыт невидимыми рифами или туманными островами. «[И]ной раз, – писал Ваксель, – в течение двух-трех недель не удавалось увидеть солнца, а ночью – звезд»[220], что делало навигацию невозможной.

Мы должны были плыть в неизведанном, никем не описанном океане, точно слепые, не знающие, слишком ли быстро или слишком медленно они передвигаются[221].

Команда была весьма встревожена. Матросы не знали, где находится корабль, где – земля, а где – опасные препятствия; за каждой тучей или сгустком тумана, возможно, таилась катастрофа, так что стресс все накапливался, а тревожный сон не восстанавливал сил. «[М]ы не имели понятия, что может встретиться нам по пути, – писал Ваксель, – и каждую минуту были готовы испытать последний, гибельный для корабля, удар»[222]. Они шли по навигационному счислению и, не подозревая об этом, двигаясь на запад, постепенно уходили к югу.

21 сентября наконец выдалось ясным и спокойным. Волны ослабли, а ветер был свежим и дул на северо-запад. Люди вышли на палубу погреться на солнце; все с надеждой смотрели в будущее. Но после полудня ветер переменился на юго-западный, а потом усилился и стал постоянно менять направление. Так начались две с лишним недели свирепых штормов, которые, достигнув кульминации в начале октября, отнесли их на пятьдесят миль к югу и востоку. Судовой журнал весьма красноречив: «Ветер весьма крепкой с великим волнением», «Находят сильные шхвалы с тучами, из которых бывает снег, град и дождь», «Ветр весьма жестокий и страшны шхвалы», «Жестокий шторм с страшными сильными шхвалы, отчего в великом страхе себя находили»,

Ветер прибавился с нахождением жестоких шхвалов, от которых многократно валы с обоих стран на палубу бывают», «Больных разных чинов 21 человек, и протчие весма нездравы»[223]. Стеллер писал: «Временами мы слышали, как ветер вырывается словно бы из узкого прохода, с таким ужасным свистом, яростью и шумом, что нас каждую минуту подстерегала опасность сломать мачту или руль или повреждения самого корабля волнами, которые налетали с силой пушечных выстрелов, так что мы каждый момент ждали последнего удара и смерти[224].

Шторм был такой силы, что никто из моряков за все свои десятилетия мореходного опыта не мог вспомнить ничего подобного; испорченная вода в бочонках стала соленой и совершенно непригодной к питью. Скудный рацион, состоявший из соленой говядины, сухарей, круп и гороха, нанес сильный удар по здоровью моряков. Стеллер израсходовал все немногочисленные запасы противоцинготных трав и курчавого щавеля еще в первую неделю после отплытия с островов Шумагина. Больше ничто не могло сдержать распространение цинги. Моряки пали духом, и на корабле царила мрачная апатия. Стеллер отмечал, что «вредная вода день за днем уменьшала число здоровых, и многие жаловались на непривычные до того расстройства»[225]. Многие стали сомневаться, что вообще смогут добраться до дома в этом году; они стали роптать и говорить, что капитан и старшие офицеры должны планировать зимовку в Японии или Америке.

Умами моряков владело отчаяние и уныние, а тела все сильнее терзала цинга. Вскоре больна была уже треть экипажа, раскачиваясь в гамаках в вонючем трюме, пока корабль бросало по волнам. Пол был залит липкой жидкостью, и люди лежали навзничь прямо в ней или с трудом ходили, хлюпая. Ваксель писал:

Они до такой степени были разбиты цингой, что большинство из них не могло шевельнуть ни рукой, ни ногой и тем более не могло работать[226].