Северная экспедиция Витуса Беринга

Я не сомневаюсь, что смог бы дать идеальное доказательство этой теории, если бы мне позволили действовать сообразно собственным суждениям, но из-за своих предрассудков моряки запретили мне это[210].

Дальнейшее общение или торговля между народами прервалось из-за переменившейся погоды и ветра, которые позволили «Святому Петру» еще до темноты выйти в открытое море. Так случилось, что 8 дней, проведенные ими на островах Шумагина, возможно, решили их судьбу. К тому времени, как они подняли паруса и отправились на запад, уже начинались осенние бури.

Глава девятая Чума морей

31 августа, на следующий день после того, как Хитрово отправился на поиски костра, умер первый матрос, которого вывезли на остров Нагай подышать свежим воздухом (скорее всего, от цинги); его похоронили и поставили деревянный крест. Матроса звали Никита Шумагин, и в его честь назвали остров (сейчас вся гряда называется островами Шумагина, а сам остров переименовали в Нагай). Утром 1 сентября остальные больные матросы вернулись на корабль, а все 52 бочонка, наполненных солоноватой водой, подняли на борт. Начавшийся шторм неожиданно усилился. Ветер и волны были такими ужасными, что многие считали, что Беринг или Ваксель прикажут обрезать якорный канат, чтобы отойти подальше от земли, бросив Хитрово, но это, возможно, обрекло бы их всех на верную гибель, потому что, по мнению Стеллера, «нас бы, безусловно, вынесло на скалы»[211].

К тому времени сам Беринг практически не покидал каюту, а еще 12 человек были в списке больных с обострившейся цингой. Стеллер, который учился медицине, но врачом почти не работал, исполнял обязанности хирурга и отмечал все пополнявшийся и пополнявшийся лазарет. Он даже фиксировал некую странную летаргию в своем поведении и писал, что его собственное тело «попало под чужую власть» – это означало общую слабость в конечностях. Подозревая, что цинга вскоре примет характер эпидемии, Стеллер обыскал корабельную аптечку в поисках хоть какого-нибудь лекарства от этого недуга, но отметил, что в сундуке нашлись «по большей части пластыри, притирания, масла и другие хирургические средства, которых хватило бы для четырех или пяти сотен людей в бою, но не было никаких лекарств, наиболее необходимых в морских путешествиях и применимых против цинги и астмы, самых распространенных заболеваний»[212].

Когда Стеллер запросил у исполняющего обязанности капитана «отряд из нескольких человек, чтобы собрать столько противоцинготных растений, чтобы хватило на всех»[213], ему грубо отказали и предложили нарвать их самостоятельно, раз уж он считает, что это так важно. Вакселя раздражали характер и манера общения Стеллера, и к тому времени он считал любые его слова просто нытьем иностранца-академика, высокомерного человека, который смотрит на всех с презрением, и каждая произнесенная им фраза буквально источает превосходство. Очевидно, ученый сноб всех выводил из себя. Прислушаться к его утверждениям (многие из которых явно казались бессмыслицей любому, кто привык к морской жизни) – значит потерять лицо и признать его правоту. И даже сейчас, когда Стеллер давал вполне здравые советы, от него отмахивались, как от назойливой мухи. Когда Стеллер писал, что ему «грубо» возразили Ваксель и другие офицеры, как и позже, когда он снова заговорил о солоноватой воде, ответ, скорее всего, был примерно таким: «Заткнись и уйди с дороги. Мы тут занимаемся важными делами».

Когда Стеллер с печалью осознал, что отношения испортились настолько, что его мнения и «эту важную работу, от которой зависело здоровье и жизнь всех нас, сочли недостойными труда нескольких моряков, я раскаялся в своих благих намерениях и решил, что в будущем буду спасать лишь себя самого, не тратя лишних слов»[214]. Стеллер и Плениснер за время, проведенное на острове Нагай, собрали (и съели) столько свежих растений, сколько смогли: горечавки, пустырника, брусники, вороники «и других растений, похожих на кресс-салат». Позже он узнал, что офицеры, «опасаясь смерти», в конце концов все-таки прислушались к его предупреждениям о соленой воде и отправили на берег две бочки, чтобы наполнить их ключевой водой «для собственного употребления», но, торопясь вернуть больных на борт перед надвигающимся штормом, оставили бочки на острове.