Северный свет

Миссис Криго опалила его сердитым взглядом. Он так же сердито уставился на нее в ответ. Тем временем Стряпуха нашла жестянку с цикорием. Люциус агукал среди тряпья. Миссис Бёрнап подхватила его на руки и скривилась, обнаружив, что подгузник насквозь мокрый. А мама Уивера все так же мерно раскачивалась и причитала.

Я подошла к Уиверу и взяла его за руку.

– Что с ней? Почему она так? Это из-за дома?

– Не знаю, – ответил он. – Может, из-за животных… или из-за своих вещей. Фотографии и все такое. А может, и правда из-за дома.

– Да черт бы подрал этот дом! – внезапно выкрикнула мама Уивера. – Ты думаешь, мне жалко эту старую хибару? – она подняла лицо. Ее прекрасные, древние глаза были красны от слез и дыма. – Они нашли твои деньги, Уивер, те, что на колледж. И забрали. Все до единого цента. Все пропало, Господи Иисусе, все пропало.

Зайцеобрáзный

– Да где же этот Уивер, куда запропастился? – допытывалась у меня Стряпуха. – Вечно норовит слямзить у меня из-под носа кусочек торта с кокосовым кремом. А когда я сама сберегла для него кусочек – ищи его свищи. Мэтти, найди мне его, ладно?

Приберегать для кого-то куски торта – это было совсем не похоже на Стряпуху. Но она переживала за Уивера. Мы все за него переживали.

Я заподозрила, что знаю, где он может быть, и оказалась права. Уивер сидел на причале – штанины закатаны, ноги в воде.

– Почему в жизни не так, как в книжках? – спросила я, садясь рядом. – Почему бы людям не быть простыми и понятными? Почему бы им не вести себя, как книжные герои, от которых всегда знаешь, чего ждать? – я сняла туфли и чулки и тоже опустила ноги в воду.

– Ты это о чем?

– Ну смотри. Билл Сайкс – дурной человек. И Феджин тоже. Сразу ясно: они очень плохие. А Оливер и мистер Браунлоу – хорошие. И Пип. И Доррит.

Уивер подумал, потом сказал:

– Хитклифф – и то и другое вместе. И даже более. То же и Рочестер. Никогда не знаешь, как они поступят, – он посмотрел на меня. – Ты об Эмми, верно? Ты не понимаешь, как теперь к ней относиться.

– Да. Не понимаю.

И не одна я не понимала. Эмми Хаббард озадачила всех нас донельзя. Она забрала маму Уивера к себе и слышать не желала о том, чтобы перевести ее к миссис Лумис, или миссис Бёрнап, или еще к кому-нибудь. Она отдала ей свою кровать и заботилась о ней не жалея сил. Как оказалось, ей даже достало выдержки, и хладнокровия, и самообладания в день, когда дом Смитов сгорел, сразу же велеть детям ощипать и вымыть всех убитых кур. Из одних она сварила бульон, еще нескольких зажарила, а остальных продала в отель «Игл-Бэй», пока они не протухли. Вырученные деньги пошли на оплату трудов доктора Уоллеса, лечившего руку мамы Уивера.

– У меня это не сходится в голове, Уивер, – сказала я. – Сегодня утром видела папу, когда он привез молоко в отель. Он говорит, с самого пожара дети Хаббардов ни разу не приходили к нам завтракать.

– Стряпуха говорит, вчера видела Эмми на станции. Та продавала пироги и печенье. Сказала Стряпухе, что моя мама ее всему научила, вот она и делает, как велено.

– Не знаю. Может, ей понравилось быть сильной. Может, у нее раньше не было шанса попробовать, – сказала я, болтая ногами в воде. – А может, она просто устала от роли деревенской дурочки. Это все-таки утомительно.

Уивер усмехнулся, но ясно было, что ему не смешно.

Его мама осталась без крова. И кое-кто говорил, что Уивер сам виноват – нечего было обращаться к судье и искать справедливости. И если бы он не лез на рожон, а молча обошел этих трапперов стороной, ничего плохого не случилось бы.

Мистер Остин Клок, помощник шерифа, приезжал из Херкимера расследовать поджог – и в результате к обвинениям, которые выдвинул против трапперов Уивер, добавился длинный список новых. Однако никто не верил, что эти трое когда-нибудь предстанут перед судом и за все ответят. Потому что с того дня, как сгорел дом, их никто не видел. Мистер Клок сам сказал: почти немыслимо поймать людей, которые знают в Северных Ле‐ сах каждое дерево, каждый камешек и каждое укромное местечко. Они небось уже на полпути к Канаде и рассчитывают неплохо поразвлечься на денежки, которые мама Уивера откладывала ему на колледж.

Уивер после пожара почти не ел. И не говорил. И не улыбался.

– Стряпуха тебе придержала кусочек торта. Твой любимый, с кокосовым кремом, – сказала я.

Он не ответил.

– Я тебе говорила мое слово дня? Зайцеобразный. Смешное, правда?

Он потрогал воду большим пальцем ноги.

– Очень удобное слово, чтобы описывать тех, у кого передние зубы торчат вперед. Или нос дергается. Интересное слово, да?

Снова молчание.

– Похоже, тебе не очень интересно.

– Я буду и дальше тут работать, Мэтт, – сказал наконец Уивер. – После Дня труда. Я только что переговорил с мистером Моррисоном. Он сказал, работа для меня найдется.

– Но ты не сможешь! – удивилась я. – Ты должен быть в Нью-Йорке задолго до Дня труда! Занятия же начинаются в первую неделю сентября, так ведь?

– Я не еду.

– Что?! – я понадеялась, что ослышалась.

– Я не еду в университет. По крайней мере, пока мама не поправится. Не могу ее оставить совсем одну.