Севильский Цирюльник, или Тщетная Предосторожность

Когда, и светла и ясна,
На бархат зеленого луга,
В долину вернулась весна,
Влюбленных подруга -

Она озарила кругом

Своим животворным огнем
Цветы на лугах,
Цветы у влюбленных в сердцах;

В сияющий день

Со всех деревень
За стадом сбирается стадо,
Простору весеннему радо.

Столпились… бегут… разбрелись…

Ягнятам привольно на травке пастись!
Кругом все цветет,
Все буйно растет,

Все сладкий струит аромат.

Резвых ягнят
Верные псы сторожат.

Но цветы не милы для Линдора,

Не влечет его сердца весна:
Младая пастушка одна -
Отрада влюбленного взора!

Дома оставивши мать,

Младая пастушка
С песней пошла погулять
Лесною опушкой.

Поет и не знает о том,

Что опасности всюду кругом:
Цветы на лугах,
Щебетание пташек в кустах,

Звуки свирели,

Их нежные трели, -
Все это головку кружит
От сладких предчувствий бедняжка дрожит…

Кругом все цветет,

Все буйно растет…
Вдруг навстречу Линдор из кустов!

Ей путь преграждает,

Ее обнимает,
Отдать свою жизнь ей готов!

Но его она гонит притворно -

Затем чтоб излишний свой пыл
Мольбою смиренно-покорной
Загладить Линдор поспешил!

(Краткая реприза.)

Вздохи, моленья,
Страстные взоры,
Клятвы, укоры -
Все обольщенья
Пущены в ход.
Он шутит так нежно… и вот
Она уж не сердится боле,
И в сладкой неволе
Любви отдается тайком
С любезным своим пастушком.

Но ревнивец напрасно за ними следит:

Они равнодушный делают вид
И боятся выдать случайно
Восторги любви своей.
Ведь любви – только сладостна тайна,
Придает она прелести ей!

Бартоло, слушая пение, начинает дремать. Во время краткой репризы граф, осмелев, берет руку Розины и покрывает ее поцелуями. Розина от волнения поет медленнее, голос ее звучит глуше и, наконец, на середине каденции, после слова «случайно» прерывается. Оркестр, вторя душевным движениям певицы, играет тише и вместе с ней умолкает. Наступившая тишина будит Бартоло. Граф встает, Розина и оркестр мгновенно возобновляют арию.

Граф. Действительно, чудесная вещица, и вы, сударыня так мастерски ее исполняете…

Розина. Вы льстите мне, сударь, – заслуга всецело принадлежит учителю.

Бартоло (зевая). А я, кажется, вздремнул во время этой чудесной вещицы. Ведь у меня столько больных! Целый день бегаешь, носишься, точно угорелый, а как присядешь, тут-то бедные ноги и… (Встает и отодвигает кресло.)

Розина (тихо графу). Фигаро не идет!

Граф. Надо выиграть время.

Бартоло. Знаете, бакалавр, я уже говорил старику Базилю, чтобы он ей давал разучивать что-нибудь повеселее этих длинных арий, которые нужно тянуть то вверх, то вниз: и-о-а-а-а-а, – точь-в-точь похоронное пение. Дал бы он ей каких-нибудь песенок из тех, что певали во дни моей юности, – они были доступны каждому. Я и сам когда-то знал их… Вот, например… (Во время вступления Бартоло, почесывая голову, вспоминает, а затем, прищелкивая пальцами и по-стариковски приплясывая одними коленями, начинает петь.)

Розинетта, мой дружок,
Купишь муженька на славу?
Правда, я не пастушок…