Сезон охоты

Я усмехнулся. Тоже мне – «брат» нашёлся! Уж не ты ли, «братец» мой новоявленный, родного моего брата, Валерия Рукавицына, подстрелил, а?..

Впрочем, всё это лирика. Надо уходить, и как можно скорее.

Дав короткую очередь наугад в сторону боевиков, я побежал к соседней постройке. Мой неожиданный союзник неотступно следовал за мной.

– Как звать-то? – крикнул я на ходу.

– Сергеем. А ты Иван, Иван Рукавицын, я знаю. Дело твоё читал.

– Что, и дело на меня уже завели? – усмехнулся я.

– Ну… не дело, конечно, а так, небольшая справка. Полкан наш знакомил.

Мы достигли постройки и укрылись за срубом.

– Кто он, этот ваш полкан?

– Не знаю. Говорят, в Чечне служил. Хвост за ним какой-то тёмный тянется, с самого Кавказа, потому и отсиживается в тайге, подальше от ненужных глаз. Крышует ему кто-то сильно, вот он и чувствует себя здесь королём.

– Что-то не сильно ты его жалуешь, а?

– Я таких хмырей, крыс тыловых, крохоборов, ворюг в погонах знаешь сколько там повидал? За версту их чую, мерзавцев…

– Здесь-то как оказался?

– Да сдуру, как ещё. Понимаешь, во втором году со срочной дембельнулся, слава Богу, жив-цел остался, ну и сразу, значит, в мирную жизнь… Думал, всё как прежде будет, все эти кошмары забудутся, спать по ночам, как и раньше, по-человечески смогу, не думая, что во сне «чех» какой-нибудь глотку перережет… Не получилось. Люди другие стали вокруг, злые какие-то, жестокие, да и всё стало другим. Я-то понимаю, что это не всё вокруг, а я другим стал, но мне-то от этого не легче, так ведь? Ну и загремел на нары, за разбойное. Три года отбарабанил, под амнистию попал. Только вышел, а меня гаврики уже поджидают. Работу предлагают, денежную, не пыльную, престижную. Я и повёлся.

– То есть тебя не как «чеченца» бывшего, а как зэка на работу взяли, правильно я понимаю?

– Выходит, что так, – он пожал плечами. – Не знаю, не думал об этом.

– Наших-то в этой конторе много?

«Наших». Я умышленно употребил это слово, как знак наивысшего доверия к человеку, принадлежащего к спаянному кровью и порохом боевому братству «чеченцев» – тем, кто прошёл эту войну. Кто прошёл обе эти войны.

– Да нет никого, – отозвался он. – По крайней мере, до сих пор встречать не доводилось.

Я вспомнил слова Веры о том, что «чеченцев» в контору старались не брать. Теперь всё вставало на свои места: Елизаров, который знал о связях «Пастуха» с чеченскими террористами, лично контролировал эти связи и имел долю от сделок с кавказцами, во избежание возможных конфликтов закрыл доступ в фирму людям с «чеченским» прошлым, то есть участникам обеих чеченских кампаний. Сергея служба безопасности ЗАО «Русский дозор» проморгала: «чеченский след» его был затёрт более свежими криминальными заслугами, и его, этот след, попросту не заметили. А зря.

Перестрелка между тем продолжалась. Я и мой добровольный помощник заняли удобные позиции, откуда просматривались ближайшие подступы к ним, и вели ответный огонь. Патроны катастрофически таяли, нехватка их ощущалась и у Сергея.

– Эх, сейчас бы «Муху» сюда! – крикнул он с досадой. – А ещё лучше «Шмеля»! Шарахнули бы по «чехам»!.. Вот гады, снова ползут!.. Получайте… вот вам, подавитесь!.. Нате, жрите! А-а, не нравится, уроды!.. Есть! Слышь, Иван! Завалил одного ублюдка!

– Уходить надо! – отозвался я, мысленно оценив помощь Сергея: что ж, ещё минус один. – Они уже пристрелялись, слышишь? Сейчас из граника шарахнут, тогда нам кранты.

– Есть, командир! – весело крикнул Сергей. – Мы им ещё покажем!

Покинув это укрытие, мы метнулись к следующей постройке. А пока бежали, мысли мои невольно вертелись вокруг Сергея.

Я понял, почему он пришёл ко мне: он снова вернулся на свою войну. Войну с «духами», «чехами», «чичами», «нохчами», «вахами» – на выбор. Все эти слова обозначали для него только одно: враг. Он вернулся на войну, потому что ничего другого отныне делать не умел – только воевать. Убивать. Если не повезёт – быть убитым. Но только здесь он мог быть самим собой, быть чем-то, что что-то значит на этой земле. Да, война – это грязь, кровь, смрад, жестокость, смерть. Трупы товарищей-бойцов с вытекшими мозгами и вывороченными кишками. Тошнотворная вонь дерьма, горелого мяса и блевотины. Он, этот парень, знал это, знал не понаслышке, испытал на собственной шкуре, но знал он и другое. Война обнажает душу, убивает фальшь, сдирает маски и личины, разбивает скорлупу обособленности, позёрства и эгоизма, сближает людей порой куда больше, чем родственные узы. И это обнажение, единение душ ему сейчас было нужнее всего. Мирная жизнь этого ему уже дать не могла.

Сейчас он хватался за соломинку. Он спасал не меня – он спасал себя. Спасал от пустой, бессмысленной жизни, зная почти наверняка, что впереди его ждёт смерть, но смерть эта была наполнена для него самым сокровенным, единственным смыслом…

Мы укрылись за стенами очередной постройки, последней в этом ряду. До бетонного забора было рукой подать. Перемахнуть бы его сейчас! Эх, если бы не колючая проволока наверху…

– Я на чердак! – крикнул я Сергею. – Держи оборону внизу!

– Есть, командир!