Сезон зверя

Небрежно-понимающе кивнув, Валерка пошел к выбеленному водой и солнцем корневищу и начал устраивать скрадок. Потом потянулись минуты и часы ожидания. Затянув потуже капюшон штормовки и засунув руки в карманы, чтобы не досаждали комары, он то всматривался в набитые пунктиром, разбегающиеся вверх по склону веером тропы, то опускал взгляд на носки собственных сапог, вокруг которых деловито ползали какие-то букашки. Изредка поглядывая в сторону другого солонца, невольно возвращался в мыслях к Тамерлану. Что и говорить, Валерке не нравилось, да и не могло нравиться то равнодушное пренебрежение, с которым шурфовщик относился в отряде почти ко всем, делая исключение только для начальника. А уж студентов, видно, вовсе за людей не считал. «Хотя, – Валерка усмехнулся, – мы тоже, как говорится, не лыком шиты и, может быть, кое-чему и этого “старого полевого волка” можем поучить». Валерка знал, что он не хуже многих охотников умеет обращаться с любым снаряжением, знает немало таежных премудростей, а стреляет просто отлично, первый спортивный разряд имеет. Он доказал это всем на прошлой практике, на самом берегу моря Лаптевых. В тот день они только забросились, поставили палатки вдоль ручья, бегущего к морю, и начали неспешно обустраиваться на долгий заполярный сезон. Снег еще лежал большими белыми пятнами тут и там, но в тундру уже пришла весна, а вместе с ней потянулись первые небольшие стайки гаг, куликов и отдельные парочки гусей. Массовый лет был еще впереди. Как раз такая ранняя чета гуменников вдруг вылетела между сопок прямо к шеренге палаток и потянула вдоль нее метрах в пятидесяти. Никто из геологов, естественно, не ожидал такого подарка, все стали лихорадочно нырять в палатки за ружьями, выхватывать их и суетливо палить, конечно же, мимо. Валерка сидел у самой последней палатки и не дергался – ружья у него не было, а под рукой стояла только малокалиберная винтовка. И все же, глянув на беспорядочную и безрезультатную стрельбу, он поднял мелкашку и, когда гуси поравнялись с ним, выстрелил в первого, стараясь взять нужное упреждение и идеально выдержать мушку в прорези. Естественно, он понимал, что попасть с полусотни метров пулей в летящего гуся практически нереально, но после негромкого хлопка самец-гуменник словно наткнулся на стенку и, кувыркаясь, упал на берег ручья. Тут же несколько Валеркиных предшественников дружно завопили: «Это я! Это я его завалил!» Но рядом с Валеркой сидел рабочий, который видел его выстрел и, сбегав за гусем, тут же начал его ощипывать на глазах у всех претендующих на добычу. В гуся не попало ни одной дробины, но зато прямо в груди зияла рана от пули. Стрелки замолкли, кто-то удивленно присвистнул, а начальник партии со знающим видом пояснил: «Да он же мастер спорта по стрельбе, это вам не хухры-мухры…» С той поры, когда в лагерь приезжал кто-то из незнакомых, Валерку всегда представляли как «студента, который бьет гуменников пулями влет», но он больше никогда при свидетелях не стрелял из своей мелкашки по летящим гусям или уткам. Чтобы не разрушить красивой легенды…

«Так что и мы кое-что могем», – не без внутренней гордости подумал он о себе.

И он действительно мог в тайге не «кое-что», а многое. На охоте Валерка в первый раз оказался с отцом лет в шесть, ну а лет в десять, как говорила соседкам его мать, на ней «помешался». Конечно, в этом возрасте все мальчишки в селе уже были знакомы с ружьями и капканами не понаслышке, с удовольствием и гордостью ходили в лес со взрослыми и бегали в одиночку, кому разрешали. Но они были, можно сказать, практики, а Валерка ко всему – еще теоретик и изобретатель. Он непонятным образом где-то находил, доставал и даже выписывал по посылторгу всевозможные книжки по оружию, в речи его то и дело мелькали мудреные, а то и вовсе непонятные сверстникам словечки – «баллистика», «траектория», «деривация». Не моргнув глазом он мог рассказать в деталях, объяснить любому, чем отличаются недавно появившиеся охотничьи пули «диабло» от «бреннеке» и почему обычный «шарик» лучше «турбины». Причем не только рассказывал, но и сам делал формы и отливал в них десятки разных пуль. Рубил из свинца и обкатывал собственную дробь, изобретал для нее контейнеры и оболочки. А потом шел за село и палил, палил по фанерным щитам или вырезанным из них силуэтам зверей. А уж каких он только не придумывал и не испытывал ловушек! И кого только в них не пытался поймать – и маленьких юрких ласк, и любопытных горностаев, и суетливых белок, и даже самих хозяев тайги – медведей. Правда, из-за каких-то изъянов в сложных конструкциях практически всегда охота была безрезультатной, не считая пойманных им десятков самых глупых и неосторожных зайцев. Поглядев со стороны на этого пацана, можно было подумать, что он решил посвятить всю свою жизнь постоянному сражению с обитателями тайги, бросив им бессрочный вызов.