Сфумато

– Прости меня, сынок. Меня скоро не станет. Даже поцеловать тебя не могу, я уже больна. Тебе надо строить жизнь самому, новую жизнь… Я обо всем договорилась – вот приют мэйс Лавинии, она о тебе позаботится, я оставила на твое имя хороший счет, на Марко Синомбре – теперь это твое имя. Ты умный мальчик и не разрушишь мои усилия, назвав свою истинную фамилию и звание. Не в звании счастье. Взрослей, займись тем, что будет тебе по душе, никому не делай зла в память о нас с отцом! Ты знаешь, где тайники, но воспользоваться ими сможешь лет через десять, когда выйдет срок заклятия Дверного замка́. И помни следующее: твой отец был осужден несправедливо. Свято верь, Диего не был чернокнижником, ни он – и никто из моей семьи ранее. Они все отдали жизнь из-за чьей-то подлости.

Анна бросила последний взгляд на сына, уже спящего под самой дверью приюта, круто развернулась и решительно зашагала прочь. Больше Марко ее никогда не видел, а смысл румянца и блеска глаз стал понятен совсем скоро, когда город оказался в карантинном кольце.

Теперь, как будто из тьмы прошлого, глухо звучал старческий голос мессира Армандо.

– Анна Салазар открыла портал – туда, где, по ее мнению, ей было самое место, в полыхающую Mortem Rubrum, в летнюю столицу Сумары, Селону. Заметала следы, чтобы увести ищеек Совета подальше от тебя. Конечно, она не могла знать, что в Селоне ее задержат и попытаются лечить, дабы после выздоровления она предстала перед судом за бегство из-под стражи и незаконное использование магии живописи. Но суд ее миновал, ибо лечение запоздало. Не знаю, мальчик, какому исходу ты был бы рад больше…

– Ничему, – столь же глухо ответил Марко.

– Так я и думал. Для тебя она чиста – иначе и быть не может для подлинной сыновней любви. Не сомневаюсь, что последние слова Анны были о невиновности Диего и ее родни, а вот тут наверняка можно верить только первой части. Зло, призванное из небытия на землях Арриды, все еще не укрощено, оно бродит рядом. Многочисленные свидетельства сфумато неро, найденные в мастерской твоего отца, не имели оттисков Печати Леонардо – иначе и быть не могло, подписать их, все равно что четким почерком вырезать на теле трупа имя убийцы. Изуродованные рыцари Совета Храмов и члены их семей, включая невинных детей, заселенные демонами тела людей и животных в горных хуторах – вот с чем пришлось столкнуться храмовникам. И до сих пор нет окончательной победы…

На миг в покрытом пылью помещении стало совсем тихо, а затем надтреснутый голос нанес последний удар:

– Следствие показало, что манера письма на части полотен свойственна самозваным магам-мастерам из семьи Анны. Их уже не было в живых, спросить не с кого, но доказательства говорили сами за себя. Прости, мальчик. Ты же хотел знать… Не думаю, что твоя мать была причастна к черному колдовству, ее ввели в заблуждение, а любовь к родне сделала все остальное.

– Я не могу поверить вам, мессир Армандо.

Марко ожидал чего угодно – гнева, вспышки ярости, да хоть смеха в ответ, но прозвучало только это:

– Нет нужды мне верить. Достаточно просто знать.

И вот тогда случилось то, что не позволил себе ночью Марко Синомбре. Тончайшей работы золотой кубок, стоявший на краю стола, заваленного набросками копий эскизов, был схвачен крепкой рукой и полетел в ближайшую каменную стену с такой силой, что благородный металл смялся от удара.

Глава 7 Донателло и медведь

Копировать манеру живописи мертвого рыцаря или править его работы Марко не составило особого труда. Разве что масштаб удивлял и повергал в некоторую робость, глобально распоряжаться погодой было непросто. На третий день кропотливых занятий стало ясно, что в случае необходимости подменыш вполне способен работать с наследием картин Лодовико, внося нужные изменения. Он ведь действительно мог бы стать неплохим «дождеплюем», управляя погодой. Легче же и быстрее всего удавались Марко небольшие яркие зарисовки, сделанные на пергаменте или бумаге с помощью несмываемой туши и простого пера, хотя на самом деле они были наиболее сложными. В них нельзя было исправить ни одной линии, поскольку тушь мгновенно впитывалась и высыхала. Как и многие члены Совета, Лодовико часто носил с собой маленькую книжицу с чистыми листами – для набросков грифелем или своими любимыми черными перьями, к которым прилагалась чернильница-непроливайка для дорогой несмываемой туши, произведенной в Шилсе.