Сфумато

Тот, кто похрапывал на соломе, звался Васко Донателло. Двадцати пяти лет от роду, младший сын обедневшего дворянского рода, недостаточно талантливый, чтобы нести семейный рыцарский стяг, и слишком ленивый, чтобы остаться в простых мастерах сфумато, на которых порой перекладывается львиная доля рядовой работы. Из школы его выгнали. Отец его был рыцарем, да давненько уже умер. Четвертый ребенок в семье не мог рассчитывать на какое-то серьезное наследство. Васко помыкался, пытаясь устроиться в жизни, да и предпочел держаться в тени сильного – того, кто может обеспечить безбедное существование, защиту и поделится частью своей силы, а точнее, клочком той самой тени. Бесшабашность, запал дворового пса в погоне за курами, готовность приносить палку по первому же крику «взять!», потребность во властной руке, способной в нужный момент протянуть кусок хлеба, – вот характеристика, данная Донателло главой семьи Ди Йэло. В конце характеристики прозвучало уточнение, помещающее обладателя описанных достоинств личности в разряд кого-то среднего между другом, собутыльником, слугой и дружками в целом. С точки зрения Армандо, единственным достоинством Васко была неизменная преданность, на которую можно было рассчитывать в любых обстоятельствах.

Сейчас Донателло был мертвецки пьян. Помня инструкции мессира Армандо, Марко толкнул распластавшуюся на соломе фигуру мыском сапога в бок и гаркнул на весь зал так, что пастуший пес закопался мордой в свою подстилку из плаща.

– Встать, собачий корм!

Про себя он подумал, что подсказанное отцом Лодовико обращение к другу (да хоть бы и к слуге!) звучит по меньшей мере странно. Ему не пришло бы в голову так обращаться, например, к Пабло. Да к кому угодно! Но слова подействовали – моментально и очень даже бодряще. Через секунду Донателло стоял на коленях, безуспешно пытаясь принять вертикальное положение и норовя рухнуть лицом вниз. Когда ему удалось встать, у него пополам с ядреным многодневным перегаром вырвалось удивленно-испуганное восклицание, в котором, однако, прослеживались скудные следы подлинного облегчения.

– Лодовико… в душу мать… живой?!

Затем нетрезвый взгляд сфокусировался, обрастая десятком не распознанных Марко оттенков чувств, начиная с того же облегчения и заканчивая каким-то недоумением и почти суеверным страхом. Васко тряхнул нечесаными серовато-русыми патлами, опустив голову и увидев у ног пса.

– Трезор… не кидается… даже не тявкнул… Лодовико… – во взгляде появилось заискивающее беспокойство. – Не тронь собаку, а? Пожалуйста…

Было странно видеть этого здоровенного детину с умоляющей миной, а Марко занес в реестр неблаговидных поступков мертвого рыцаря еще один пунктик – кажется, тот помимо всего прочего был еще и жесток к животным.

– И в мыслях не было, – холодно сказал он. – Сдалась мне твоя собака.

– Лодовико… – полез было обниматься Донателло, но его поползновения были пресечены на месте исходя из все тех же инструкций.

– Хорош лизаться, свинья, ты весь в блевотине! Немедленно приведи себя в порядок. Ты мне нужен через час. Живо, иначе… ты меня знаешь. И вели здесь прибраться, если не хочешь убирать все сам.

Помятая физиономия Донателло тотчас выразила максимальную готовность действовать. Марко покинул гостевой дом, не оглядываясь. За спиной раздался грохот сшибаемых бутылок – кажется, детина все-таки не устоял на ногах. Впрочем, замешательство длилось недолго. Заплетающийся голос окреп, требуя у кого-то топить баню, а его обладатель уже был на улице в чем мать родила, обливаясь ледяной водой у колодца для лошадей, прикладываясь к ведру с этой же ледяной водой, а затем нарезая круги босиком по снегу. Дальнейших мероприятий по изгнанию следов хмеля Марко не видел, но ровно через час за дверью его кабинета раздались твердые шаги, обозначенные звоном шпор, а затем последовал «бух» кулаком в дверь, означавший вежливый стук.

– Входи, – разрешил Марко.

Вошедший разительно отличался от развалившегося на соломе субъекта. Волосы оказались не русыми патлами, торчащими в разные стороны. В чистом, тщательно промытом и причесанном виде они представляли собой вполне пристойные льняные кудри до плеч. Тщательно выбритое лицо, еще хранившее тени похмельных кругов под глазами, было осмысленным, жизнерадостным и азартно-волевым – как тут не вспомнить ассоциации с игривым дворовым псом! На Донателло была абсолютно чистая и свежая одежда, главным атрибутом которой являлся все тот же теплый плащ из дорогого черного сукна, подбитый волчьим мехом и отделанный по краю капюшона золотым галуном.

– Мессир, – почтительно склонил голову вошедший. – Я здесь.

Произнося приветствие, он все-таки старался говорить немного в сторону. Неудивительно – за час избавиться от накопившегося винного амбре было достаточно проблематично. Тем не менее исполнительность радовала. А вот гамма эмоций во взгляде, сейчас упрятанная глубоко внутрь, требовала разъяснений.

– Ты таращишься на меня так, как будто увидел призрак, если не хуже, – насупился Марко, придавая голосу ноты обиженной ворчливости.